Проснулся с невероятно распухшей, больной головой и решил сразу записать всё, что задержалось в памяти. К счастью, оказалось — немного. Теперь можно варить кофе.
Also, два хуя… Der Singular ist хуй, Plural хуя. — Nein, eine falsche Schlussfolgerung, die Pluralform wäre dann хуи!!! Метро. На лице русской женщины, через два ряда сидений от нас, написан ужас.
Пойти на невероятно модную вечеринку меня не в последнюю очередь вдохновила покупка красной майки, облегающей, короткой и невероятно приятной на ощупь. Как водится в провинциальных городках вроде нашего Хаммербурга, я встретил знакомых. И прежде всего моего любимого полицейского Свеннибоя. Угораздило же меня пожаловаться на этикетку, оставшуюся после покупки… Потому что скотина Свенни (он же живое воплощение маскулинных фантазий Тома Финланда), заверив меня, что он-то сделает это аккуратно, рванул так, что на спине образовались две дыры. Прощай, недолго, но верно прослуживший предмет гардероба!..
Впрочем, гости, замечавшие порчу, когда я поворачивался спиной, пользовались этим открытием, чтобы заговорить со мной. Знакомство недели: кубинский негр по имени Игорь Морозов. Отец был советским специалистом на Острове свободы. Говорит, что таких там много.
Недавно узнал, что у Макса Фасмера всё: готовые к изданию рукописи, рабочие материалы, библиотека — погибло в конце войны при бомбежке, и он восстанавливал свой знаменитый словарь (напечатанный в 1951 году в Швеции) по памяти.
Старенький профессор Гутшмидт очень тепло рассказывает о Фасмере. После прихода к власти фашистов тот появлялся на улице не иначе как с двумя тяжёлыми портфелями. И тем самым — поскольку руки заняты — приветствовал встречных знакомых и коллег, избегая предписанного зигхайля, неизменно лишь кивком головы и угрюмым «Tach…».
Когда от него отвыкаешь, потом радуешься ему как ребенок. Поехал на работу на велосипеде — невероятно бодрое ощущение. Двадцать сантиметров на нерасчищенных участках можно кое-как преодолеть. Кажется, что ты на лыжах, а не крутишь педали. А вчера бегали по заснеженному берегу до музейной гавани с любимым полицейским. В новогоднюю ночь у него дежурство на Репербане — кто представляет, что это такое, пусть помолится за Свена, — он нуждался в утешении и напутствии.
Час под снегопадом на улице в очереди перед клубом, а после ещё полчаса в гардероб (два года назад «Кир» был почти неизвестен, а сейчас превратился в культовое место). Я бы не стал мёрзнуть, чего там не видел, но это (Ул)лис, скептически настроенный накануне к самому походу, проявил выдержку: пришли — значит, выстоим и пройдём. Какая-то карма: ко мне тянутся люди с чем-то острым, шероховатым или выпуклым в душе. Когда у Лиса умерла мать, он сбежал из своего маленького бразильского городка в Рио и год жил на улице. Мыл машины, брался за любую работу. В тринадцать стал работать в передвижной книжной лавке — фургон колесил по такой глубинке, где целые деревни не умеют читать. Пересёк несколько раз амазонскую сельву. И перечитал во время переездов все книги. Многие люди покупали их, не понимая, о чем они, — впрок. Но он рассказывал содержание и назначение — вымышленная история, учебник, географические карты, — ему верили, и товар раскупался.
Мне-то казалось, что досадные предрассудки в международных компаниях касаются прежде всего наших соплеменников: «Ты же русский! Почему не пьёшь?» Оказывается, есть не менее обидные: «Ты же из Бразилии! И совсем не танцуешь?!»
Вечером органист и кантор Саша опоздал на свой поезд и остался до утра в Гамбурге, потому что мы засиделись в заведении «Knuth» за составлением психологических профилей и беседой о современной конфликтологии. Добрый Саша уверяет, что все проблемы этой планеты давно бы решились, если бы я, Андреас Д., мог дарить своё тело и свою любовь каждому, каждому человеку. Но он, конечно, отдаёт себе отчет, что такое мессианство возможно лишь в теории. Потом мы смотрели «Полтора кота» про Бродского, и я вспомнил о недавнем столкновении с подрабатывающей у нас в фирме девушкой хорватского происхождения. Собственно, это бойкая и пышнотелая женщина, даже немного постарше меня. Но поскольку абсолютная блондинка образца «кто украл с рабочего стола мою программу», к тому же обесцвеченная, то пусть будет девушкой. Однажды мы с коллегами дискутировали о роли женщины — обычный формат офисного разговора, согласитесь. Хорватская девушка категорически заявила, что единственное предназначение и единственная данная Богом и природой роль женщины — быть матерью и хранительницей семейного очага. Я тогда ещё невзначай поинтересовался, почему она в свои-то тридцать два года всё ещё не спешит рожать карапузов и вышивать на пяльцах…