Отдаленное представление о «Кире» можно составить по берлинскому «Швуцу», но в том слишком просторно и неуютно, громко. И нет той харизмы Альтоны, которая пропитывала голые стены и потёртые диванчики, — это сейчас стены задекорированы, танцпол подсвечивается тысячей прожекторов на оси, а бар сияет свежим алюминием… Хотя нужно сказать, что клуб стал обычнее, но не потерял главного. А именно чёрных близнецов-барменов — самую идеальную пару гомосексуальной истории человечества: говорят, они с рождения хранят верность друг другу, — и сумасшедшую буфетчицу Нину. Я никогда не спрашивал её о возрасте, хотя она вряд ли станет скрывать. Возможно, двадцать, а возможно, и все шестьдесят. Она носит тельняшки поверх вечерних платьев. Она забирается на барную стойку и танцует — и как! Благо, ночью здесь можно изучать историю музыки и танца — от фокстрота до «Нирваны», «Violent Femmes», Бритни Спирс, панка и попсы. В любом другом месте такая эклектика казалась бы вызывающей, но в «Кире» — вполне органична. Конечно, я пристрастен. Потому что это моя первая и пылкая любовь. После каждой встречи с которой весь четверг уходил на то, чтобы отоспаться. С этим смирились коллеги, и даже несговорчивый шеф внёс соответствующий пункт в мой контракт.
Олег не очень-то поддерживал мои ночные начинания и ворчал, что выходит из юного возраста, что он теперь не такой, как я, и не любит дискотеки. Эту мысль, я думаю, он позаимствовал не у певицы Земфиры, а у своего любовника Уве, несколько старше нас, профессионального безработного, который охотно собирал друзей у себя дома на настольные игры. Для моего повествования Уве представляет интерес лишь постольку, поскольку через полтора года, когда Олег переезжал в Берлин, сидел за рулём его фургона с мебелью. Когда мы разгрузили первую партию вещей, я отымел Олега на лестничной площадке. Добрый и спокойный Уве не мешал. Видимо, он уважал узы нашего супружества.
На этом месте нужно представить следующего персонажа. Уже сложно реконструировать, как мы познакомились со Штеффом, но это, несомненно, связано с «Киром». Мы стали узнавать друг друга на вечеринках и однажды разговорились. Получилось очень духовно: секс у нас случился не через пару часов после знакомства, а лишь через пару недель. И я даже хорошо помню наш первый поцелуй. «У тебя такие красивые губы, — сказал Штефф, потупив взгляд. — Как жаль, что я не могу их поцеловать…» — «Да пожалуйста», — отозвался я — дескать, не жалко — и первый потянулся к нему. Мы оказались почти соседями по Аймсбюттелю и установили замечательную традицию общих ужинов, которая долго не прерывалась, несмотря на сложные обстоятельства наших личных жизней. Штефф был санитаром, возлюбил человечество, подался в буддисты и решил стать психологом. Девять из десяти его однокурсников были голубыми (значит, из санитаров), занимались дыхательной йогой и создавали на подоконниках своих комнат садики камней.
Мои силы были брошены на роман со Штеффом и одновременно — поддержание душевного равновесия своего мужа, который не только играл в настольные игры, но и готовился к защите диссертации. Настроение Олега раскачивалось, как мальчик на качелях, окруженный голодными сорокалетними мужиками в тёмной комнате секс-клуба. А тут ещё в самые жаркие и страстные дни московские друзья попросили приютить на несколько дней хорошую девушку Аню, которая приехала в Германию учить немецкий язык. Я запросто согласился, и лишь когда девушка Аня позвонила мне с гамбургского вокзала и представилась — «Новоглинская», осознал, с кем мне предстоит иметь дело.
Анна Новоглинская была поэтессой, прославившейся незадолго до этого христианской азбукой в стихах. Особенно ей удались буквы начиная с середины. Поскольку воспитание человека облагороженного православного образа сегодня становится всё более важной задачей русского общества, я, так и быть, сделаю Анне немного пиара:
Даже будучи человеком религиозным и сочувствующим православному воспитанию, я в своё время честно указал Анне на недостатки этих стихов. Из-за чего мы пересрались на весь русскоязычный Интернет с переходом на личности.
Но Новоглинскую это больше не смущало. При встрече она сказала, что обиды в прошлом и она хочет сходить на улицу красных фонарей Репербан. Туда мы и направились в первый же вечер, прихватив Штеффа. Общество двух голубых невероятно развлекало Анну. «Ну поцелуйтесь для меня, пожалуйста, ещё раз!» — просила она. Мы со Штеффом останавливались посреди улицы и начинали страстно, высовывая языки и капая слюной, целоваться. Анна хлопала в ладоши, хохотала и от радости прыгала вокруг.
Я всегда был за то, чтобы такое показывать на экране и печатать в газетах. И остаюсь сторонником гей-парадов. Потому что обращённая во внешнее пространство мужская ласка способна обратить к добру даже православную писательницу и мать двоих детей.
Наши отношения с Новоглинской остались бы безоблачны, но вакуум, образовавшийся у нее в душе после разочарования в православии, через пару лет заполнила новая страсть. Анна стала собирать автографы деятелей Третьего рейха. И заснуть она больше не могла без чтения «Железного сердца» Пауля Йозефа Геббельса. Но для истории с Олегом и Штеффом эти сведения не самые релевантные.
С приездом Анны я стал ночевать у Штеффа. Почему-то до этого мы гораздо чаще встречались (и ночевали, если на место не претендовал Олег) в моей квартире. Сам воздух дома у Штеффа настолько пропах восточными благовониями и эзотерикой, что я чувствовал себя там немного не в своей тарелке. И спал он на кровати, закреплённой у него над компьютерным столом так, что между матрацем и потолком оставался зазор меньше метра. Ребенком я был бы в восторге от такой планировки. Но, попытавшись в первый же вечер заняться на этом сооружении сексом, больно ударил голову. А Штеффу было очень удобно. Видимо, он часто такое практиковал. Штефф лежал на спине, задрав ноги вверх и упираясь пятками в потолок.
К нашим прогулкам с Анной и Штеффом нередко присоединялся Олег. Штефф разделял его увлечения чакрами, и мы с Анной нередко становились свидетелями интереснейших дискуссий.
Через несколько дней, к моей превеликой радости — пятки Штеффа на потолке уже начали меня утомлять, — меня возжелал Олег. «В этот вечер вы были особенно нежною», — тянул Вертинский, горели свечи, дышало в бутылке хорошее вино. Я провёл рукой по волосам Олега — но он вдруг вздрогнул и отстранился. «Что с тобой, мой хороший?» — «Эммм… ничего, я на работе ударился головой о полку».
Я внимательно посмотрел ему в глаза. На следующий день я так же смотрел в честные глаза Штеффа. Лишь через пару месяцев оба завалились ко мне, обнимаясь и мурлыкая. Это была официальная помолвка, после которой Олег сказал мне извиняющимся тоном, что больше не может со мной спать, потому что у него теперь есть его котик Штефф. Мне стало смешно и чуть-чуть неловко.
Союз двух могучих духов Гималаев продержался две недели.
Я с самого начала не сомневался, что и Штефф из породы некакающих принцев — как мой муж. Недавно я получил ещё одно подтверждение своей теории, обнаружив в Сети достаточно однозначное объявление о поиске половых приключений, к которому прилагались две фотографии ануса, одна — хуя, стянутого у основания металлическим кольцом, и ещё одна — торса на фоне постера «Властелина колец». Опознание удалось по сочетанию артефактов. К этому времени Штефф уже два года как был вовлечён, по его словам, в классические моногамные отношения. «Понимаешь, у нас не принято об этом говорить», — извиняющимся тоном рассказал он при встрече.
В конце лета мы с Олегом отправились путешествовать и пережили наш четвертый или пятый по счету медовый месяц. Вообще-то скромная заслуга Штеффа в продлении наших отношений наверняка есть. И есть ещё кое-что, за что я ему благодарен и думаю, что психолог из него будет не совсем хреновый. В разгар моей разгульной жизни в Аймсбюттеле, когда я почти бросил университет и начал испытывать определенные сложности на работе, он попросил меня каждый день отмечать в блокноте, что и в каком количестве я выпиваю. Имелись в виду, конечно, алкогольные напитки. Через неделю учёта мне самому стало жутко. Судя по статистике потребления, я находился на полпути к хроническому алкоголизму. Это отрезвило. Буквально и надолго.