Нескоро стало ему лучше. Долго и мучительно пришлось Тамаре дожидаться той минуты, когда врач Нежная наконец сказала ей:
— Забирайте своего, девочка… Да будьте повнимательней! И процедуры пусть не пропускает.
Было это ясным и морозным ноябрьским утром. Снег еще не выпал, но желтый суглинок на дорогах, сбитый грузовиками в безобразные кривые борозды и застывший, вот-вот должен был прикрыться белым одеялом. Идти было трудно: нога у Павла не слушалась, и Тамара боялась все, что он упадет. Квартала через два, впрочем, он уже освоился: втыкал костыль посреди лужи и перемахивал. Ломкий ледок при этом хрупал и рассыпался: тысячи солнечных жизнерадостных искорок щекотали глаза. От чудесного блеска поднималось настроение.
Тамару сейчас уже не мучили тревоги. Изголодавшийся по новостям, Павел занимал жену расспросами, она отвечала, а сама думала о другом… Она мечтала.
Теперь их жизнь должна пойти как надо. Вот Павлик выздоровеет совсем, будет работать — он хорошо умеет работать! — и все будет хорошо. В их избушке на курьих ножках обязательно будет достаток (за время болезни мужа Тамара истратила все те небольшие деньги, которые удалось накопить после «победы» над Чекиным); можно тогда выбросить старую бабушкину кровать и купить новую; Павлику купить синий в полоску костюм, а себе платье, как у Жени. А дочке? (Тамара была уверена, что у нее родится именно дочка и назовут они ее Светланой, Светкой.) Дочке тоже много надо! И у нее, конечно, будет все…
Павел, видимо, понял настроение жены.
— Все должно быть отлично, Томка! — хлопнул он ее по плечу и… потерял равновесие. Вырвавшийся из пальцев костыль покатился по стылой земле, и Павел, не справившись с больной ногой, упал.
— Осторожней надо!.. Что ты, Павлик? — Испуганная Тамара растерянно тянула мужа за рукав. Тот чертыхался, пытался подняться. Наконец встал, поднес к лицу окровавленные пальцы: веселые звонкие льдинки оказались острее бритвы…
— Ну, вот. И будешь теперь со мной нянчиться, как с младенцем, — грустно сказал он, принимая от жены костыль. — Не везет!..
И Тамаре действительно немало пришлось понянчиться с медленно выздоравливающим мужем. Целыми днями теперь он просиживал дома: что-то починял, что-то читал, а чаще тихонько наигрывал на баяне — разминал пальцы. Когда Тамара была на работе, Павел сильно тосковал один. Он не раз жаловался по вечерам:
— Ох, и надоело мне, Томка! Лучше бы!.. Не знаю, что бы и сделал. Понимаешь: руки болят!..
— Руки? А что случилось? — Тамара, в последнее время очень нервная и мнительная, тотчас же испугалась: схватив кисти его рук, она внимательно рассматривала их на свет. — Да вре-ешь ты!
Павел мрачно усмехнулся:
— Чего смотреть! Все одно глазами не увидишь!.. Тут сердцем понимать надо. Работы нет — вот они и болят.
— Иди ты!..
Вскоре она сама поняла, что значит, когда томятся в безделье руки. Начался декретный отпуск. Тамара сначала было энергично взялась за «приданое»: шитье распашонок, пеленок, подгузников, — потом же, когда все было готово, заскучала. Короткий зимний день с холодными серыми тенями на подоконниках казался ей длиннее целого года.
Ближе к весне супруги поменялись ролями. Здоровье Павла улучшилось — он уже забросил на чердак костыли и аккуратно через день ходил к Нежной выпрашиваться на работу. Тамаре же, наоборот, стало труднее: приближались роды…
— О-ох, скорей бы! И когда все это кончится?.. — нет-нет да и проговорит с тоской Павел. — Сидим дома, будто и делать больше нечего!..
— Что ты вздыхаешь? Прямо надоело!.. — раздражалась Тамара. — Не хочешь сидеть, иди на все четыре стороны… Хорошо тебе, поправляешься! А я?
Павел не спорил: в последнее время он вообще старался не перечить жене, раздражавшейся по всякому, даже самому пустяковому поводу.
— Тебе ведь, Томка, тоже надоело, — смиренно соглашался он. — Вижу я…
— Видишь — и не ной!
Разрядка в напряженных семейных отношениях наступала только тогда, когда приходил кто-нибудь из цеховых ребят.
Чаще других в доме появлялся Игорь Переметов. Он по-прежнему щеголял в ярком пиджаке, но это уже не выглядело пижонством, потому что многие из чуртанских начали одеваться точно так же — местные магазины были полны дешевой заграничной одежды. С некоторого времени Игорь посерьезнел — говорил, что женится на Симке, дурачился меньше, правда, в доме лучшего своего друга Пашки Курасова иногда еще позволял себе кое-что из прежних штучек.