В плохую ночь вспоминались петые на свадьбе «страдания». Частушки, которые в праздничном застолье встречались смехом, сейчас, в маятной предрассветной тишине, когда желанный, как исцеление, сон бежит прочь, а сердце больно колотится в сдавленной упругими подушками груди, совсем не кажутся смешными.
В них — правда.
Эх, Павлик, Павлик!.. В последний раз она видела его позавчера. Он снял со станка Переметова только что выточенную шестеренку и, подбрасывая ее на ладони, что-то говорил Игорю… У Павлика такие сильные и теплые руки, нежно и необидно умели они прикасаться к Тамаре. А глаза у него сейчас грустные… А раньше они разве были грустные? Тамара помнит сумасшедше-отчаянный блеск их в тот поздний вечер, когда Павлик в первый раз целовал ее…
В тот памятный черемушным цветением и ее девичьим счастьем вечер она стала женой Павлика. И никто не знал об этом. Да и кто бы поверил, что «кержачка», которая и улыбаться-то, кажется, не умеет и которую с парнями-то никогда не видели, вдруг очертя голову, не дожидаясь свадьбы, бросится на шею какому-то Курасову! Но так случилось… И решила она, а не он!
В форточку, через приоткрывшийся ставень, сыпанул мокрым холодом осенний ветер. И точно в ответ мигнул «грибок». Желтый круг на мгновение растаял в темноте и снова вспыхнул, осветив матовые плечи женщины, разметанную на белоснежной подушке мягкую косу. Зябко поежившись, Тамара натянула до подбородка мягкое одеяло и приказала себе: «Спать!»…
Спала она неспокойно. Ей снился пожар. Загорелся Новочуртанский магазин, где в широкой блестящей витрине выставлен велосипед и девочка-кукла, посаженная на седло, без устали крутит педали. Языкастое, беспощадное пламя уже подбиралось к витрине, к девочке, и вот-вот, казалось, вспыхнут ее тоненькие косички, платье… Вдруг девочки не стало, — а на месте ее Тамара. Она не может оторвать ног от педалей, и они крутятся, крутятся… Ей страшно — огонь жжет, ей хочется кричать, но она не кричит, потому что с другой стороны улицы смотрит на нее Иван Евгеньевич Гопак. Кивая на витрину и смеясь, он говорит кому-то, кажется Жене: «Кукла! Что захочу, то и сделаю. Захочу — сгорит!..»
Полыхнуло перед глазами что-то ослепительно красное. Огонь? Смерть?.. Успокойся, Тамара! Это блеснул в руках Павлика тот самый нарядный огнетушитель. Значит, спасена! Сильный и добрый Павлик обязательно спасет ее. Только у него очень грустные глаза… Очень-очень!
XX
Жаловаться на Гопака Тамара не пошла. Просто она считала это бесполезным: ни один человек, кроме Жени, — а Женю уже не назовешь человеком! — в свое время не видел Тамариных эскизов.
Не подошла она и к Павлику, хотя с каждым днем ей становилось труднее и труднее переносить разрыв. Кержацкая гордость не позволяла подойти. По своему правилу продолжала жить Тамара: «Пересолю, да выхлебаю!»…
Как-то в столовой очередь за ней занял Игорь Переметов. Тамара сразу же хотела уйти, попуститься и обедом. Думала, что Переметов не удержится от насмешек… Ошиблась. С минутку помолчав, — это, конечно, для Игоря подвиг! — он совершенно серьезно и, чтобы не прислушивались другие, негромко спросил:
— Как живешь, Томка?
Тамара покраснела и только слабо улыбнулась в ответ. Переметов, сделав вид, что не заметил смущения женщины, продолжал участливо:
— Юрча как? Растет, ясное дело, пацан? Молодец он. Хочу посмотреть его… Можно, зайду как-нибудь?
— Заходи…
Еще больше удивилась Тамара, когда на одной из пересменок к ней подскочила Симка Тарабеева. Поправляя ладошками пушистый венец волос и ласково вперив в бывшую соперницу огромные, с блюдца, глаза, она сообщила:
— Тебя Поставничев приглашает. Зайди, пожалуйста!..
Зачем она понадобилась парторгу, Тамара никак не могла понять. Не сразу поняла, когда зашла уже в партийное бюро, когда уже и разговор начала с Поставничевым.
— Ну-ка садись, рассказывай, как живешь, хлеб жуешь? — схватив Тамару под руку и усаживая на диван, потребовал он. — Все рассказывай, давно мы с тобой не сидели!..
Тамара пожала плечами:
— Что рассказывать-то? Не знаю я…
— Сын как? Сама как? Мужик твой что поделывает?
Тамара, все еще растерянная, сказала две-три фразы и замолчала. Не знала, что дальше говорить. Поставничев рассмеялся:
— Ладно уж!.. Я тебя, знаешь, по какому делу позвал? Посоветоваться хочу. Курасова думаем в партию принимать… Как считаешь?