Тамара вскинула на парторга удивленные глаза. Чего, чего, а этого они никак не ожидала. Беспартийная она и какое может иметь отношение к таким делам!..
— Чего смотришь? Ну чего? Давай свое мнение. Ты жена ему, знаешь лучше других, вот и докладывай!
Тамара продолжала молчать, сидела уткнувшись локтями в коленки и не поднимая головы. Будь этот разговор неделю назад, она бы ответила коротко, что-нибудь вроде: «Ваше дело — вы и решайте!» А сейчас она сидела и молчала. В коленках от нажима острых локтей (похудела за последнее время) стало уже больно.
— Так стоит принимать?
— Стоит.
— А я вот думаю, что не стоит…
— Почему? — Тамара теперь даже испугалась. Хватит Павлику и той беды, что она натворила… — Что вы? Обязательно надо!..
— Дома-то у него непорядок!
— Не он виноват…
— Кто же тогда?
Поставничев уже не шутил. Голос у него стал строгим. И даже когда он поднимался с дивана и, нервничая, прошелся по кабинету, где столы по-прежнему застланы выцветшими лозунгами, даже хромота его показалась Тамаре значительной, сразу напоминавшей о схватках старого кузнеца с металлом.
— Я виновата. Честное слово, я! Вот послушайте…
Обо всем рассказала Тамара. Обо всем, без утайки… Поставничев слушал внимательно, но чувствовалось, что многое ему уже известно. Он сидел напротив на стуле и время от времени согласно кивал — тогда Тамара замечала розовую прогалинку в седом его ежике. Занервничал снова он только в том месте рассказа, где речь пошла о «пчелке»: Тамара не удержалась и, кроме семейных дел, посвятила парторга и в эту историю.
— Н-не-годяй! — загремел он стулом. — Авторитет пошатнулся, так вот на чем решил выехать! Ну-ну!..
Успокоившись, попросил:
— А теперь расскажи, что это за «пчелка» твоя… На вот листочек — рисуй!
Набросать «пчелку» на бумаге — дело пустячное, гораздо труднее было выдумать ее… Через несколько минут эскиз лежал перед Поставничевым.
— Так, так, понятно… Дальше? Оч-чень интересно!.. Послушай-ка, Курасова, — неожиданно оторвался он от листка. — А приспособление-то знакомо мне. Муж твой показывал, он уж и внедрил, кажется… Да-да точно! Вместе с Чекиным внедрял…
— Павлик?!
Что такое? Тамара и не понимала, и понимала что-то… и все-таки…
Неужели Павлик видел эскизы, спрятанные под линялой клеенкой? И неужели ее «пчелка» работает?.. Конечно, «пчелка» работает. Неделю назад Тамара сама видела, как старик Чекин, поблескивая круглыми очками, устанавливал приспособление на станок Сеньки Лобанова. Тогда еще, вспомнив Гопака, Тамара чуть не застонала от досады… А Чекин? Старик сказал ей: «Я, Антипина, зуб на тебя не держу, за статью твою… Правильная статья». Да, так сказал. Только к чему это? Пораженная тем, что ее, уже как разведенку, назвали девичьей фамилией (не догадалась глупая, что просто перепутал старый человек!..) Тамара так и не вдумалась в смысл чекинских слов… А значит, он ее «пчелку» устанавливал, значит, сказал ему Павлик!..
Поставничев остановился против задумавшейся, забывшей обо всем Тамаре:
— Сомневаешься, Курасова? Можно доказать!..
Он вышел из комнаты, и долго его не было. Вернулся вместе с Павлом. Увидев жену, Павел вздрогнул, задержался на мгновение в дверях, но тут же, просияв улыбкой, шагнул ей навстречу.
— Что же ты молчал? — спросила она тихо.
— Так ты же, Томка, не разговаривала со мной!..
— Эх ты! Павлик мой…
Редко, очень редко плачет Тамара. Она «кержачка», она всегда стеснялась слез… Но что поделаешь, если так горячо на сердце, горячо и хорошо?
Так бывает, когда полюбишь снова.
Много, много еще пройдет времени, пока забудет Тамара пережитую историю. А может, и никогда не забудет… Глупая была: людям не верила… Думала: улыбка ее нужна людям, не любят, мол, хмурых. А они любили… Любили и глаз с нее не спускали все время. Попала в беду — выручили.
Вот какие они — люди!..
ВЕСЕННИЕ МЕСЯЦЫ
I
Толкнув ладонью железную дверь, Максим вышел в ветреный сумрак. Ожидая Сеньку, придержал дверь; из узкого проема в последний раз сегодня пыхнуло на него огненным жаром кузницы.
Выскочил Сенька, жалкий пижон, в коротком пальто и без шапки.
— Пошли?
— Пошли! — Максим пропустил его вперед и, сунув озябшие руки в карманы бушлата, зашагал следом по узкой, протоптанной в снегу тропинке.
Ветер был резок, сек лицо стеклянной пылью. Мгновениями ветер стихал, и тогда неожиданно по-весеннему теплело.