IV
Максим просыпался ровно в 6.30. Просыпался по неслышному сигналу и сразу же вскакивал, не давая себе времени подумать, вспомнить, что было вчера, — хорошее или плохое, с тем чтобы вчерашнее плохое настроение не перешло на сегодня. Таким образом, каждое утро жизнь у него начиналась как бы заново.
В это утро Максим тоже вскочил в 6.30. А через час они с Семеном, кислым после вчерашнего, были уже на заводе.
В цехе, в бытовке, переоделись. Максим натянул на себя коричневую, прожженную на колене спецовку и, не дожидаясь Семена, протопал по глухому полу к своей «двухтонке» — большому ковочному молоту.
Бригада была уже в сборе, не хватало только «старшого» — Голдобина.
— Где он? — спросил Максим.
Небритый, невыспавшийся Ветлугин буркнул:
— Задерживается!
— Начальство, понятно!.. Металл дали?
— Нет.
— Пон-нятно!..
Максим вразвалочку, грустно насвистывая, обошел «безработную» двухтонку. Вдоль пролета поблескивали масляными штоками еще несколько молотов; три из них работали, а два нет, как и голдобинский. В гулком и тоже, казалось, маслянистом воздухе, перерезая тросом косые солнечные струи, ползал кран, тот самый, что должен был доставить бригаде заготовки.
— Семен! — позвал Максим.
Чурилев, не дойдя до своих, остановился и, задрав кверху белобрысую голову в мятой кепке, жестами разговаривал с крановщицей Алей Панькиной. Руки Али были заняты рычагами, и она вроде бы не отвечала, но по сияющим глазам было ясно, что девчонка рада Сенькиному вниманию.
«Утешается друг!» — подумал Максим и подождал, пока, звякнув, кран не поплыл дальше по пролету и освободившийся Семен не подошел сам.
— Что, Максим? Да ты, я смотрю, скучный какой-то сегодня!
Ему, похоже, уже не было скучно. Он улыбался и прищелкивал пальцами. Максим съязвил:
— Утешился?
Сенька только засмеялся, выказывая щербатый зуб. И Максим почему-то подумал: на душе у парня черная ночь.
Ему было тоже невесело. Случается же так: настроится человек с утра на работу, проснется чуть свет, вскочит, обожжет ладони прохладными гантелями — нальются мускулы силой, потом втиснет голову под ледяной кран — работает голова! Одним словом, почувствует себя человеком. И кажется ему: горы свернет сегодня!
И вот, пожалуйста!..
Убивая время, Максим с Сенькой заглянули в красный уголок. Пустынен он днем. Маленькая крашеная трибуна задвинута в угол, а большие часы с трещиной на стекле трудятся, отщелкивая тоскливые минуты.
Сенька, рассеянно оглянув плакаты на стенах, остановился перед одним. На широком глянцевом листе водочная бутыль перекрещена черным. Сбоку крупными буквами напечатано: «Алкоголь — это медленная смерть».
Сенька молча вынул карандаш и приписал внизу: «А мы и не торопимся!»
Максим засмеялся.
V
Голдобина и начальника цеха Климова с утра вызвали в партком.
Климов, грузный, старый, отросшая седина из-под кепки торчит, как перья, дорогой ворчал: «В цеху запарка, металла нет, а тут еще бегай!..»
Голдобин вышагивал рядом молча. Раз вызывают, значит, надо: старик знал дисциплину.
Климов, как пришли в партком, с порога — секретарю:
— Борис Иваныч! Стоим сегодня. Металла нет. Что там в литейном? Я к директору…
— О том и разговор предстоит. Садитесь. А Рогачев где? Да? Не вовремя!.. Ну ладно!
Борис Иванович Рублев начинал вместе с Голдобиным, позднее был начальником сборочного, а теперь — секретарь.
Времени он не поддается. Голдобин с каждым годом все костлявее, а Рублев — в ногах крепче, в плечах шире, такого не свалишь! С Климовым они больше схожи: и видом, и обстоятельностью в характерах.
Сели в кресла, Рублев — напротив, положив кулаки на стол перед собой. Глядит в упор: на одного, другого, а глаза усталые, несветлые.
— Вот что, друзья!.. — начал неспешно. — Звал вот зачем. Партком был вчера. Обсуждали пересмотр норм. В сторону повышения, понятно. Но добровольно. Кое-где на заводах провели уже… Повторяю: добровольно! Посмотрите, какие резервы есть. Главное, чтобы народ осознал, сам навстречу пошел!..
Рублев говорил, а Голдобин, слушая, поначалу никак не мог уразуметь: он-то при чем! Догадался: посоветоваться пригласили, как старого кадрового… От этого на душе тепло разлилось, приятно стало. Не так уж часто Борька Рублев, как-то незаметно закончивший институт и далеко шагнувший, балует Голдобина своим секретарским вниманием…
— А к тебе, Александр Андреич… — повернулся Рублев к Голдобину, — такая просьба. Надо поговорить с бригадой и выступить первым, инициатором как бы! Ты у нас человек известный, кадровый рабочий и…