Нет, действительно, не ошибся Голдобин. Ценят его и на большое дело сватают. Мгновенно вспомнилось, как ровно двадцать лет назад, в сорок втором, его однажды вот так же вызвали, правда, не в партком, а к директору, и предложили выступить инициатором соревнования за экономию. Не подкачал тогда Голдобин!
— Не с нас бы начинать, Борис Иванович, — хмуро возразил Климов. — С механического надо! У них выработка каждого на виду, да из станочка и побольше выжмешь: там резец перезаточил, оснасточку придумал, а у нас что!
Рублев пристукнул кулаком легонько:
— Не прибедняйся! Захотите, все сделаете — знаю!
— Да и живем мы сейчас неважно… Металла не хватает! В чем там дело, не пойму!
— Вчера Гнездилова слушали на парткоме. У него в литейном не слаще твоего… Комбинат подвел — раз! А главное… — Рублев перегнулся через стол, заговорил доверительно: — Главное — с нормами напортачили. Директор дал приказ на повышение. Базу не подготовили — заработки полетели! Отсюда недовольство, дисциплина упала. Приказ пришлось отменить… Потому и говорю сейчас с вами! С другого конца начинать нужно, чтобы народ понял… Ну так как ты решил, Александр Андреич?
— Я согласен! — выдохнул Голдобин.
— А ты помоги ему, Климов! — Рублев мотнул головой в сторону Голдобина. — С технологами поговори, собрание проведите… Я сейчас вас еще теоретически подкую!
Рублев набрал телефонный номер и сказал в трубку: «Станислава Васильевна? Мне бы еще экземплярчик той брошюры… Хорошо!»
Пока ждали, молчали. Через минуту-две в кабинет вошла женщина, затянутая в голубое и в туфлях на «шпильках». Она положила брошюру на стол перед Рублевым и вышла. Тот, протянув брошюру Голдобину, строго наказал:
— Прочти обязательно!
Старик сунул ее в карман, подумав: «Потом погляжу!»
VI
В цех он пришел возбужденный. Крепко встряхнув каждому руку, сказал:
— Скоро металл дадут. Будем робить. А сейчас разговор есть… Потолкуем чуток. — Минуту помолчал. — Есть предложение, ребята. — Заговорил Голдобин с улыбкой, немножечко виноватой. — Пересмотреть нормы.
— Соскучились!
Крутнув худой шеей, Голдобин кольнул взглядом Красавчика.
— Дело вот в чем. Нынче мы сами должны пересмотреть нормы, не техотдел, а мы. Использовать, так сказать, свои резервы… Понятно?
Первым согласно покивал Ветлугин, работавший с Голдобиным давно и привыкший верить каждому его слову. Снова отозвался Красавчик, самый молоденький в бригаде. Он выкрикнул:
— Поддержим, Александр Андреевич!
У Максима вроде тоже не было причин возражать бригадиру, и он готов был подать голос, но, взглянув на Сеньку, осекся. Сенька определенно скис. Стоит, повесив голову, задумался о своем…
Максим догадался, о чем, понял его. Принять предложение Голдобина — означало пойти на сокращение заработка, пусть даже на первое время, а Сенька и без того в цейтноте. Отлично понял его Максим. И еще подумал: разве так это делается?..
И промолчал.
— А ты, Крыжов? — спросил Голдобин, и в голосе его Максим почуял сначала обидное удивление, а потом и угрозу. — Поддерживаешь?
«Метод убеждения в действии…» — подумал Максим. И сказал:
— Не пойдет, Александр Андреевич… — и, помедлив: — Я понимаю, бригада передовая. Нам, значит, и карты в руки — инициаторами быть… Только зачем так, с кондачка?..
Голдобин резко выпрямился, сразу перестав казаться сутулым. Неширокий лоб его рытвиной перечеркнула морщина. Ему редко возражали в бригаде, и слова Крыжова сейчас, после разговора с Рублевым (о рублевском предупреждении он забыл), сию же минуту вывели из себя:
— Ты знаешь, Крыжов, я в парткоме был. Ты это должен понимать, сам в партию вступаешь… — начал он спокойно и тихо. Начал… и сорвался: — Да, ясно, не понимаешь! Ты сопляк!
Теперь взорвало Максима. По лицу его это не было заметно, оно лишь чуточку побледнело. А вот с руками он ничего поделать не мог: руки сжимались в кулаки.
У него хватило сил сдержаться. Сунув кулаки в карманы спецовки, он, не обращая внимания на испуганного Красавчика, на побледневшего Сеньку, зашагал к бытовке.
— И уходи!.. Совсем! — услышал он брошенное вслед Голдобиным.
VII
В то утро Максим все-таки вернулся к молоту и еще несколько дней работал в бригаде, но потом ушел. Ушел, потому что становилось все труднее и труднее. Старик даже не смотрел в его сторону. Возможно, было ему и не до Крыжова. Предложение насчет добровольного повышения норм шумно подхватили сначала в кузнице, а потом и в других цехах. Старика подняли до небес, как случалось это и раньше, неделю-две приглашали на разные собрания и заседания, где он непременно выступал. В газетных заметках упоминали членов бригады, но фамилия Максима всегда почему-то выпадала. Он оказался как-то не у дел…