У Арсентьевых в этот вечер не было чужих. «Чужой» пришел позднее, но и тот оказался студентом. Звали его Дмитрием, Димой, и учился он в консерватории. Это был молодой серьезный парень. Массивные очки придавали ему солидность, броскую особенность. Трогая указательным пальцем дужку очков на переносице, он ровным баском тянул:
— Я вот по профессии — музыкант… Ну, скажем, будущий музыкант, не суть важно! Однако и я считаю, что в наше время массам более понятен и доступен джаз, чем, скажем…
Разговор был не очень-то нов, но Зойка слушала внимательно и поддакивала, поддакивала чуть ли не каждому слову молодого музыканта, на которого Нина Степановна поглядывала почему-то с усмешкой.
Дмитрий заинтересовал Зойку, да и она его, очевидно, тоже. Когда она засобиралась домой, он под каким-то предлогом тоже засобирался. Небрежно нахлобучив шляпу, поднял воротник старенького пальто, сдержанно попрощался с хозяевами и, несмотря на уговоры остаться, вышел следом за Зоей.
— Девушка! — догнав ее, бодро сказал он и без разрешения взял под руку. — Давайте знакомиться ближе.
— Давайте! — Зойка слегка высвободила руку и постаралась подладиться к неторопливому шагу спутника. — Расскажите что-нибудь. О себе, например…
— А что можно рассказать о себе? Вряд ли это интересно… Гораздо интереснее поговорить о том, что ждет нас, что будет с нами!..
Дима сказал «с нами», но говорил потом уже только о себе. Зойка узнала, что он сын архитектора, уехавшего не так давно строить новый сибирский город, и тут же услышала сыновнее мнение об отце. Оказывается, того «даже трудно назвать архитектором, он просто исполнитель…», работает над типовыми проектами обычных жилых домов, похожих друг на друга, как две капли, а вот чтобы подумать над чем-нибудь таким, от чего дух захватывает и что проложило бы новые пути в архитектуре, так нет, на это отца не хватает!
Зойка сквозь мокрые от снега ресницы с удивлением, но незаметно поглядывала на критически настроенного спутника. Она продолжала внимательно слушать, и только весенний пастой в воздухе, синяя хмарь, волнующая душу, нет-нет да и отвлекали ее от серьезного разговора.
Как раз вышли в квартал новых домов, неподалеку от центра, от городского пруда, где она, как думала накануне, встретится сегодня с Максимом. Не получилось. И это очень обидно. Но почему он так относится к ней! Они знакомы так долго, уже полгода, а она не понимает его. Не понимает, чего он хочет. С другими ребятами так просто, а с Максимом нет. Чего он хочет? Вот даже этот, Дима! Он талантливый и умный, а все равно виден как на ладони!..
— Если бы я был на месте отца, если бы я был архитектором, — торопился выговориться Дмитрий, — я бы весь отдался архитектуре будущего. Вот вы взгляните, Зоя, на это убогое строение…
Дима показал на светящийся окнами крупноблочный дом, самый обыкновенный, какие в последние годы там и сям вырастали в городе. Именно в таких домах получили квартиры десятки ее знакомых, с кем работает на заводе ее отец. Ничего плохого, предосудительного в этих домах Зойка не видела. Дмитрий же смотрел на них иначе… Он тянул ровным баском, чаще и чаще поправляя дужку очков на переносице:
— Разве такие нелепые строения нужны нам, людям, вступающим в коммунистическое общество? Не-ет! И я убежден в этом. Герой одного из рассказов Алексея Толстого еще в двадцатых годах мечтал о голубых городах. И я считаю, что подошло уже время, когда можем мы строить свои голубые дома… Построили же в Москве высотные здания. Как они вписываются в общий ансамбль города, украшают его! Ведь старая Москва — это город церквей. Они тоже по-своему вписывались в ансамбль, они тоже нужны были Москве, конечно, в смысле архитектурном… Теперь в новой Москве их заменили эти прекрасные, ажурные, легкие здания!
Похоже, Дмитрий уже начал волноваться. Он сбился с ровного тона, говорил все быстрее и быстрее и все крепче и крепче прижимал локоть девушки, пока она не взмолилась:
— Мне же больно, Дима!
— Извините! А вы не были в Москве, Зоя?
— Нет.
— А-а!.. Эти высотные дома весьма неплохи, и зря их, по-моему, ругают, зачеркивают. Нельзя же все зачеркивать, правда?
Потом он говорил о неведомых Зойке горизонталях и вертикалях в архитектуре, сравнивая их, энергично расчеркивая тонким пальцем синий воздух перед Зойкиным лицом, мешая ей идти. К речи его вдруг примешались музыкальные термины, значение которых тоже не сразу понимала усталая Зойка.