К вечеру Голдобину стало лучше. Днем он лежал, а к вечеру поднялся: праздничную рюмочку принять, если жена позволит…
В большой комнате за столом, крытым крахмальной скатертью, в дальнем конце сидела Елена Калганова, а напротив нее Александра. Перед ними на блюде аппетитно распластался пирог со снятой верхней коркой; белые рыбьи куски переложены фиолетовыми кружочками лука. Стоял и графинчик с водкой. Женщины уже выпили по махонькой и, раскрасневшись, разговаривали.
— Пируете, старые? — посмеялся Голдобин, усаживаясь и наливая себе стопку.
— Что нам, малярам! — неловко отшутилась Калганова. — Мужики пьют, а нам, что, глядеть?
Голдобину было приятно видеть ее повеселевшей.
— Еще раз с праздничком! — чокнулся он с женщинами и со вкусом выпил, бросив в рот фиолетовый кружочек.
— Ты бы не пил, отец. Болеешь ведь…
Голдобин будто не слышал.
— Так чего пишет Маша-то?
— Одно письмецо пока получила. Достается, видать, там…
— Ничего-о, молодая! — утешил Голдобин. — Поначалу всем трудно. Пусть самостоятельно ходит, учится! — и, помолчав, подумав, сообщил жене:
— А сегодня, Шура, я Зойку встретил на демонстрации. И, знаешь, с кем?
Та не сдержала улыбку:
— С кем же?
— С Крыжовым. С тем самым, из-за которого ты меня тут…
Александра не удивилась.
— Ну что ж, хороший парень Максим.
Голдобин кивнул и нахмурился.
И когда час спустя после ухода Калгановой появилась Зойка с Максимом, старик уже не удивился. На лице у Максима было написано: «Пришел я… ну и что?»
Поздоровались мирно.
— А мы на пруду были, на лодке катались, — объяснила Зойка, усаживая Максима за стол, — и страшно есть захотели!.. Максим, ты не стесняйся, накладывай, накладывай себе!
Максим, очевидно, все-таки стеснялся; неловко двинул рукой и рассыпал соль. Александра сказала:
— К ссоре! — и подозрительно глянула на мужа.
Зойка сказала:
— Предрассудки, мама! — и почему-то притихла.
Максим не отошел даже после водки, сидел и молчал. Молчал и Голдобин, но не уходил из-за стола. Не пил, не ел, а сидел, чего-то выжидая. Когда Максим покончил с пирогом и вытянул из кармана платок, старик пододвинул ему стопку бумажных салфеток. Спросил, наконец, незначащее:
— Ну как поживаешь, Крыжов?
Максим ответил, натянуто улыбаясь:
— Нормально. Новостей особых нет… А те, что есть, тебе известны, Александр Андреевич.
И скривил губы. Голдобин понял. Все эти минуты он сидел, глядел на парня и думал. Мысли его располагались примерно в таком порядке: «Совсем чужой человек. Пацан… А покоя из-за него нет. Въехал в его, голдобинскую жизнь, как паровоз… В цехе из-за него портишь нервы. Дома тоже неприятности. Зойка тому виной? Нет, не похоже. Никто он ей пока, да и будет ли…»
— Так, так!.. — проговорил вслух. А когда жена и Зойка вышли из комнаты, спросил напрямик:
— Ты, что, все в обиде на меня?
— А как ты думаешь, Александр Андреевич?
— Думаю, что обижаться нечего. Я прав был.
— Не во всем.
— В чем не прав?
— С самого начала. Я же говорил тогда, на партбюро.
— Помню, что-то там о формализме. И до сих пор не признал ошибку?
— Не признал.
— Вон как ты!.. — сожалеючи покачал головой Голдобин. — Тебе говорят, а ты все на свой лад. Гордый! — И отрубил убежденно: — Значит, правильно тебя наказали!
Заметил, что Максим с силой вдавил локти в скатерть, даже стол скрипнул. Помолчав, спросил как можно спокойнее:
— Ну в чем все-таки я не прав, по-твоему?
Максим, глянув исподлобья, не сразу разомкнул крепко сжатые зубы.
— Сначала скажу, в чем не прав я… Горячиться не следовало мне, раз! Из бригады бежать не следовало, два! В-третьих, нужно было настоять, чтобы спор наш с тобой вынесли на собрание… Люди поняли бы!
— Уверен?
— Да!.. Ну, а теперь, в чем ты не прав, Александр Андреевич! С тем самым твоим «почином» партком поступил все же формально. Если уж инициатива снизу, так пусть она будет снизу. Поговори сначала с рабочими. Люди не дураки, поймут, надо — сделают! К чему эти команды!
— Оратор ты… Не любишь команды?
— А кто их любит! Ну, ладно, если еще команда дельная…
— А тут?
— Какая же дельная, если провалился почин. Пошумели, пошумели, а теперь и не вспоминают.
— Две тысячи экономии по цеху — шум? Эх, Крыжов, Крыжов!..
Не сдавался старик, хотя давно уже сам себе признавался, что напортачил: «Поспешишь — людей насмешишь!..» И болезнь у него за последнее время тоже небось взыграла от переживаний этих… И люди теперь, казалось ему, поглядывают на него косо. Недаром радовался, что помянули вчера на собрании добрым словом… Могли и не помянуть… А Крыжов, похоже, утешает…