— Я много думал об этом, — осторожно начинаю я. — О том, почему Гарретт поставил в завещании именно такое условие. Он часто говорил о вас.
Обри фыркает и закатывает глаза.
— Уверена, он рисовал красивую картину.
— У него было много сожалений. — Я сглатываю. — Думаю, он бы многое сделал иначе, если бы у него был второй шанс. Я любил его, но он был упрям, как чёрт. Я говорил ему, что ещё не поздно всё изменить. Попробовать ещё раз.
— Он никогда не слушал, — отвечает Обри.
— Но Молли слушает. И я слушаю. Узнавать твою дочь — это одно из самых больших удовольствий в моей жизни, и это сделало меня лучше.
Я лезу в задний карман и достаю фотографию размером десять на пятнадцать сантиметров.
— Говорите, что хотите, но, мне кажется, Гарретт каким-то образом знал, что возвращение Молли на ранчо Лаки пойдёт всем на пользу. Как будто он тянет за ниточки даже после смерти, понимаете? То, что у него не получилось при жизни, он решил сделать после ухода.
Я осторожно кладу фотографию на стол.
Она зернистая, и я не могу понять, выцвела ли она со временем или была сделана в золотой час, когда свет смягчал контуры трёх фигур. Молли, ей, наверное, лет четыре, сидит на пони между Гарреттом и Обри. На фоне — река Колорадо. По ракурсу я узнаю, что это рядом с тем самым местом, которое я показывал Молли во время нашей первой прогулки по ранчо. Все в ковбойских шляпах и с широкими улыбками.
Обри замирает, глядя на снимок.
— Где ты это взял?
— Гарретт оставил мне банковскую ячейку по завещанию. Я понятия не имел, что в ней. Когда я её открыл, там были сотни ваших фотографий. Он говорил Гуди, что эти снимки — одно из его самых ценных сокровищ, поэтому хотел сохранить их в безопасности.
Рука Молли взлетает к губам.
— Он оставил их тебе?
— Сначала я думал, что это ошибка. Но теперь… теперь мне кажется, что он передал их мне не просто так.
Обри моргает.
— Он знал, что ты покажешь их Молли.
— Он знал, что ты покажешь мне, что я всегда была ковбойшей в душе. — Голос Молли едва слышен. — Потому что в глубине души ты хороший человек, хоть и немного с шершавыми краями.
Я усмехаюсь.
— Что-то вроде того.
Ресницы Обри продолжают подрагивать, пока она указывает на фото.
— Это…
— Вы втроём. Посмотри, какие вы милые. — Я касаюсь пальцем маленькой Молли. — Ты выглядишь такой счастливой в седле.
Обри допивает вино.
— Гарретт давал ей уроки верховой езды несколько раз в неделю. Она обожала это.
Молли поворачивается к матери.
— Я это помню. Мы делали круги по загону. Сначала медленно. Когда он позволил мне перейти на рысь, я не могла перестать хохотать.
— Ты была такой чертовски милой, Молли.
Глаза Обри чуть прищуриваются, в них появляется что-то похожее на тоску. Она впервые за весь вечер выглядит… счастливой.
— И остаёшься такой.
— Ты тоже выглядишь счастливой на этом фото, мам.
Обри моргает.
— Я была. В тот момент, по крайней мере.
Молли сжимает мою руку.
— Спасибо. Что поделился этим с нами.
— Остальные фото у меня в сумке в твоей квартире. Но то место, где вы стоите на этом снимке… Вид на реку там потрясающий. Это было одно из любимых мест Гарретта на ранчо. Я взял на себя смелость сделать несколько набросков студии, которую мы могли бы там построить. Большие окна, много света и достаточно уединения, чтобы ты и Уилер чувствовали себя комфортно, занимаясь своим делом.
Я хватаю телефон и быстро прокручиваю изображения с черновыми эскизами, которые нарисовал этим утром, прежде чем продолжить:
— У Bellamy Brooks уже есть студия в Далласе. Думаю, ей нужна и в Хартсвилле. Тем более, что у вас скоро будет гораздо больше коллекций, которые нужно показывать, и ещё больше идей для будущих линеек. Вы вдохновляетесь модой в Далласе, а теперь, возможно, ранчо сможет дать вам дополнительное вдохновение. Добавить новый ракурс в вашу следующую коллекцию, при этом сохраняя городские корни.
Я кладу телефон на стол и подвигаю его к Молли.
Сердце громко стучит, пока она смотрит на экран. Одна секунда. Две. В её руке бокал с вином. Она делает глоток. Моргает. А потом тут же разражается слезами и кладёт голову мне на плечо. Моя душа уходит в пятки. Я целую её в висок.
— О. О, Молли, милая, я…
— Такой чертовски заботливый, — выдыхает она, беря телефон и листая изображения. Мне нравится, что она не убирает голову с моего плеча. — И милый. И, боже, очень хорошо рисуешь. Когда ты всё это нарисовал?