Я отвожу взгляд. Честно говоря, не могу понять, надевает ли она это нарочно, ради шутки, или она правда настолько нелепая. Настолько бестолковая. На улице под сорок градусов жары, она просто расплавится. Не говоря уже о том, какая она будет грязная через пару часов.
Она улыбается.
— Спасибо, Уайатт. И знаешь, я ведь просто пошутила насчёт «мисс Лак». Называй меня Молли.
Я с грохотом ставлю подставку для посадки у неё под ногами.
— Пора садиться в седло, Молли.
— Не ты, Кэш. Ты можешь продолжать звать меня мисс Лак.
Закатив глаза, я натягиваю шляпу на голову.
— Давайте уже двигаться.
— Где Гуди?
— Тут! — отзывается адвокатша из загона. Как настоящая жительница Техаса, она держит запасную экипировку в багажнике своего пикапа. Переоделась и села в седло меньше чем за десять минут после обеда. — Не спешите.
Молли с сомнением смотрит на стоящую перед ней гнедую кобылу.
— Скажи, её хотя бы зовут Лёгкая Прогулка? Или Милашка? Или Сахарок?
Сойер протягивает руку, всё ещё ухмыляясь.
— Это Мария. Это была лошадь твоего отца.
Молли замирает. У меня внутри всё сжимается от того, как изменилось выражение её лица.
Я напоминаю себе, что она здесь ради денег. Сама так сказала.
Но что бы Гарретт сказал, увидев её сейчас? Не могу избавиться от мысли, что он бы обрадовался, узнав, что его дочь наконец-то переступила порог ранчо. Пусть даже в сверкающих фиолетовых сапогах.
Он бы чертовски гордился, увидев её верхом на Марии.
Я вспоминаю все фотографии, которые Гарретт хранил, где Молли сидела на лошади, и чувствую укол вины. Он бы не обрадовался, узнав, что я пытаюсь её отсюда выпроводить. Но это ведь правильный ход, не так ли? Он любил это ранчо, так же, как любил меня и моих братьев. Он бы не захотел, чтобы вся наша работа пошла насмарку.
Как у них вообще могут быть одни гены — ума не приложу.
Я почти уверен, что Молли сейчас просто развернётся и сбежит, даже не сев в седло.
А может, это просто то, на что я надеюсь.
Вместо этого она кладёт ладонь на мягкий нос Марии и гладит белую отметину на её лбу.
— Привет, Мария. Я Молли. Думаю, ты хорошо заботилась о моём отце, да?
Мария, добрая душа, сразу тычется носом в её ладонь, прижимаясь к груди.
— Ой, да, привет, ты мне тоже нравишься. Пожалуйста, не скидывай меня. И если не трудно, будь терпеливой, ладно? Я новичок. Ну, я каталась в детстве, но прошло уже… ну, миллион с половиной лет, как я не садилась в седло, и я немного волнуюсь.
Мария тихонько фыркает, и Молли прикусывает губу.
— Ладно, сильно волнуюсь.
Я снова встречаюсь взглядом с Сойером. Он приподнимает бровь.
Гарретт всегда любил разговаривать с Марией вот так. Мы с братьями даже шутили, что эта лошадь — наша давно потерянная сестра. Мама так мечтала о дочери, что родила пятерых сыновей, пытаясь её заполучить.
— Слава Богу за Пэтси, — шутил Гарретт. — Иногда мне кажется, что только она стоит между вами и вратами ада. Или тюрьмы.
Резко вдохнув через нос, я поворачиваюсь к своему коню — жеребцу по кличке Кикс, и забираюсь в седло. Левая нога ноет после утреннего столкновения с одним из наших лонгхорнов. Спина болит, потому что я уже не молод, а спал чертовски плохо.
Глядя на Молли, я задаюсь вопросом, теряет ли она хоть час сна из-за смерти отца. Выглядит вполне отдохнувшей.
Хотя… она ведь не видела, как это случилось.
Она не пропустила знаки, как я.
Гарретт жаловался на резкую боль в руке всю ту неделю. Тем утром он все время держался за грудь — было видно, что ему плохо. Говорил, что это изжога, мол, накануне переел рёбрышек Пэтси и кукурузного хлеба с халапеньо.
Но её здесь не было, когда он рухнул в загоне, а телята метались вокруг его неподвижного тела, как поток воды, огибающий валун.
Я чувствую, как плечи опускаются под тяжестью усталости. Оглядываюсь и вижу, как Сойер и Уайатт помогают Молли взобраться на лошадь. На это уходит три попытки и несколько «О, святой Боже», прежде чем она, наконец, оказывается в седле.
— У тебя получится, — Уайатт просовывает её ноги в стремена. — Все с чего-то начинают.
Он быстро объясняет ей основы верховой езды — как управлять лошадью, как заставить её двигаться, останавливаться, менять темп.
Молли вздрагивает, когда Мария переступает с ноги на ногу.
— И как далеко отсюда ближайшая больница?
— Ээ… — Сойер протягивает ей поводья. — Да нормально всё будет.
— То есть далеко, да?