Свет приобрёл оранжевый оттенок. Скоро стемнеет, и вместе с ночью наконец придёт долгожданная прохлада. Этот день кажется бесконечным. Внутри всё ноет.
А снаружи… чёрт, почему меня не больше раздражает тот факт, что моя насквозь мокрая от пота рубашка липнет к такой же рубашке Кэша?
— Вот почему, теоретически, он должен был оставить ранчо тебе. — Злиться безопаснее, чем чувствовать всё это. — Потому что ты был для него как сын.
Кэш напрягается за моей спиной.
— Я не знаю, кем я был для Гарретта. Но он был для меня как отец. Появился рядом в тот момент, когда мне это было особенно нужно.
Пауза.
— Я любил его.
Во мне закипает ещё больше злости. Жжение в глазах становится невыносимым.
— Я тоже его любила.
Снова пауза.
— Потерять родителя — самое дерьмовое из всего дерьма, через которое мне приходилось проходить.
Кэш знает, о чём говорит. Если всё, что он рассказал, правда, то он потерял всех родителей, которые у него когда-либо были.
Это не делает мою боль менее реальной. Но ставит её в другую перспективу. Этот человек прошёл через такое… Как можно вынести столько и не сломаться?
— Это действительно дерьмово, да. — Я приподнимаю плечо, вытирая глаза о рубашку. — Правда, у меня хотя бы нет братьев и сестёр, о которых надо заботиться.
— Хотел бы сказать, что со временем становится легче.
Я смеюсь, но без капли веселья.
— Вот уж спасибо за бодрящий настрой.
— Ты хочешь, чтобы я тебе соврал?
— Не знаю. Может быть.
Я смотрю вниз, на его ноги. В груди что-то сжимается.
— Это же папины сапоги, да?
— Как ты догадалась?
— Я их помню. Он вечно носил вещи до дыр.
И Кэш тоже. Он носит эти сапоги постоянно. Он делает это, чтобы почтить память папы? Или просто чтобы сохранить хоть что-то от него?
Если честно, мне нравится обе эти идеи.
Кэш хмыкает.
— Никогда не встречал человека, который бы больше ненавидел шопинг.
— Теперь понятно, почему у него с мамой ничего не вышло.
Кэш ничего не отвечает.
Мне становится жарко. Почему я вообще всё это говорю? Может, плавный ритм скачки и тепло его тела вокруг меня создают иллюзию безопасности?
После затянувшегося молчания он вдруг произносит:
— Гарретт подарил мне их на мой тридцатый день рождения. Сказал, что это подарок от твоей мамы на его тридцатилетие.
— Это похоже на неё, да.
— Отношения — это не просто. Твой отец… у него было много сожалений.
Сердце дергается.
Кэш подкидывает мне крупицы информации, но зачем? Это попытка отвлечь меня? Или он пытается заставить меня довериться ему, чтобы потом ударить, когда я опущу защиту?
— И он делился этими сожалениями с тобой?
— Иногда. Дни на ранчо длинные. Становится одиноко. Когда я стал старше, Гарретт начал открываться. Ты и твоя мама были важной частью его истории.
Я фыркаю, потому что, если этого не сделать, разревусь.
— Я этого не чувствовала.
— Он говорил о тебе. — Кэш немного смещается в седле. — Часто.
— Теперь ты врёшь.
— Я многое могу быть, Городская Девчонка, но уж точно не лжец.
— Прекрати с этим «Городская Девчонка».
— Тогда прекрати нести чушь. Если хочешь быть владелицей ранчо — веди себя как владелица ранчо.
Я резко оборачиваюсь, и края наших шляп сталкиваются.
— Я не хочу быть владелицей ранчо. Эта жизнь… она вообще никогда не входила в мои планы. Я здесь только…
— Ради денег.
Его голубые глаза сверлят меня.
Мне стоит огромных усилий не отвести взгляд. Наши лица всего в нескольких сантиметрах друг от друга.
— Ну, скажи, что я не прав.
Почему бы и не сказать ему правду? Пусть ненавидит меня больше, чем уже ненавидит. Может, он сам уйдёт и решит мою проблему. Или хотя бы будет держаться подальше.
— Деньги — часть этого, да. Но раз уж ты такой фанат честности, скажи мне, что я вру, если скажу, что ты тоже хочешь это ранчо ради денег.
Его ноздри раздуваются. Глаза опускаются на мои губы, и на секунду меня охватывает безумная мысль, что он сейчас поцелует меня просто чтобы заткнуть.
Часть меня даже надеется, что он это сделает. Как же было бы приятно потом залепить ему пощечину.
— Ты вообще слушала, что я только что сказал? — Он снова смотрит прямо на меня. — Всё, от чего мне пришлось отказаться? Конечно, я хочу деньги. Я хочу деньги, потому что собираюсь превратить ранчо Риверс вот в это.
Он кивает на землю вокруг нас.
— Вернуть своей семье землю — это всегда было целью. И твой отец это знал.
Я открываю рот. Закрываю.
Ну конечно, мрачный ковбой хочет завладеть ранчо Лаки по благородной причине. И конечно, от этого тёплое, тягучее чувство в груди растекается в животе.