Разве это так уж плохо?
Этот вопрос заставляет меня задуматься об отце. Он всю жизнь отворачивался от таких чувств.
Наверное, это было одной из его самых больших ошибок.
Внутри меня что-то щёлкает, словно кусочки головоломки вдруг встают на свои места.
Я представляю, что это ошибка, которую он не хотел бы передавать мне. И человек, который сильнее всех подтолкнул меня к тому, чтобы не бояться открываться, был никто иной, как Кэш Риверс.
Неужели отец нарочно свёл нас, зная, что мы будем хороши друг для друга?
Да нет, бред какой-то.
Отбросив эту нелепую мысль, я осторожно выбираюсь из постели и иду в ванную. Включаю свет — и чуть не ахаю, глядя на синяки у себя на запястьях.
Вчера ночью Кэш связал меня. Своим ремнём. Это было больно. И это было потрясающе.
Я чищу зубы щёткой, которую привезла из Нового Дома. Забыла снять линзы перед сном, и теперь глаза немного жжёт. Глупость, конечно, но разве я могла заснуть иначе, когда Кэш обнимал меня, а дождь пел свою музыку по жестяной крыше?
Я крадусь обратно в спальню и вытаскиваю из комода у двери чистую белую футболку.
Она пахнет Кэшем.
Натягиваю её через голову, а потом несколько минут ищу своё бельё. Помню, он сунул его в задний карман джинсов, но в полумраке я не могу их найти. Впрочем, футболка достаточно длинная, чтобы прикрыть меня, так что я на цыпочках выскальзываю из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
И, конечно, раз Кэш настоящий человек, у него в холодильнике есть настоящая еда. Что удивительно, учитывая, что Пэтси готовит ему всю неделю. Я нахожу яйца, сыр, банку сальсы, немного сливок и масла.
Сначала запускаю кофеварку, а потом нахожу сковородку и принимаюсь готовить острые омлеты.
Смотрю, как небо за окном медленно светлеет, заливая кухню мягким янтарным светом. Кофеварка тихо булькает, наполняя дом уютным ароматом.
Открываю входную дверь и обнаруживаю за ней москитную сетку. Оставляю её открытой, чтобы впустить этот прекрасный утренний ветерок.
Растапливая в потёртой чугунной сковороде гораздо больше масла, чем нужно, я задумываюсь: была ли я когда-нибудь счастливее или это просто эхо постсексуального блаженства?
Я устала, и при каждом движении между ногами ощущается лёгкая болезненность — напоминание о том, насколько… основательно Кэш подошёл к делу.
Я краснею, вспоминая, как он прикасался ко мне там уже после секса. Это было непристойно. Немного странно.
И до черта возбуждающе — я даже сжимаю бёдра, думая об этом. Никто раньше так… не помечал меня, если можно так сказать. Все ковбои такие безумно собственники? Или это только Кэш?
Или Кэш — но только со мной?
Живот сворачивается в узел вместе с омлетом, который я переворачиваю на сковороде. Этот мужчина выворачивает меня наизнанку. Он превращает меня в кого-то, кем я никогда себя не считала. А может, я всегда была такой — просто спрятала эту часть себя под грузом старых обид и лжи, которую рассказывала себе, чтобы заглушить боль.
Через москитную сетку доносятся щебет и перекличка птиц. Я выкладываю первый омлет на тарелку, когда за спиной раздаётся голос:
— Хорошая футболка.
Я бросаю взгляд через плечо и моё сердце сначала сбивается с ритма, а потом и вовсе замирает.
Кэш стоит в дверном проёме, обхватив рукой одну из деревянных балок, пересекающих низкий потолок кухни. На нём только коричневые штаны. Его щетина кажется особенно густой, а волосы заправлены за уши.
В таком положении, с поднятыми вверх руками, он кажется ещё массивнее — его мускулы натягиваются, делая его просто огромным.
Как я могла вчера не обратить внимания на то, какой у него густой мех на груди? И этот толстый, беспардонно заросший дорожкой волос живот… словно тёмная стрелка, направляющая мой взгляд именно туда, куда не следует.
Я вижу очертания его члена сквозь ткань брюк. Он не возбуждён, но всё равно достаточно велик, чтобы я это заметила, когда он опускает руки и медленно идёт ко мне.
Его глаза сверкают ярко-голубыми вспышками в утреннем свете.
— П-привет, — запинаюсь я. — Спасибо. То есть… спасибо?
Его губы дёргаются в лёгкой улыбке, когда он обхватывает меня руками за талию, прижимая своё горячее тело к моей спине. Я едва не теряю сознание от удовольствия, когда он прижимается колючими губами к моему затылку.
— Что готовишь? — Его акцент по утрам звучит особенно густо. А голос — этот низкий, сонный бархат — заставляет мои соски напрячься.