Я хватаю её за бёдра, обхватывающие мои ноги, и сжимаю их. Улыбаюсь так широко, что уже начинает побаливать челюсть, но мне плевать.
— Признаю свою ошибку. Может, бардак — это не так уж и плохо.
— Мне нравится бардак. Он настоящий. — Она наклоняется и легко прикусывает мой рот. — А пена делает его весёлым.
Отклоняясь назад, она зачерпывает горсть пены и начинает аккуратно наносить её мне на лицо, будто намыливает крем для бритья.
— Знаешь, если бы в тот день, когда ты впервые привёз меня сюда, ты сказал, что я снова окажусь в этой ванне, но уже с тобой, я бы просто рассмеялась тебе в лицо.
Я люблю наблюдать, когда она чем-то увлечена. Между её бровями появляется крошечная складка. Губы слегка надуты, в глазах — искорки смеха и сосредоточенный интерес.
Несмотря на горячую воду, от её нежных прикосновений у меня по рукам пробегает дрожь.
— Почему? Тебе нравится ванна. Мне нравится ванна. Мне нравишься ты.
Она ухмыляется.
— Забавный у тебя способ это показывать.
— Я тебе уже достаточно показал. — Я слегка двигаю бёдрами, прижимаясь к её центру.
Она замирает на секунду, дыхание сбивается, в глазах вспыхивает тёмный огонь.
— Как ты вообще ещё жив после этой недели?
— Я работаю на ранчо. У меня выносливость.
Хотя такой уровень выносливости нов даже для меня. С прошлой пятницы я не спал больше трёх часов подряд. Голод по Молли настолько сильный, что посреди ночи он меня просто будит. И я не могу снова заснуть, пока не насыщусь ею.
К счастью, по выходным я наконец-то могу поспать днём — впервые за… черт знает, сколько лет. В прошлую субботу я мгновенно вырубился после завтрака и секса в постели. Проснулся уже в середине дня — Молли спала у меня на груди.
Когда я проверил телефон, не было ни одного пропущенного вызова или сообщения. Я ещё утром, за чашкой кофе, позвонил Уайатту и сказал, что он за главного на день.
Он молчал целую минуту, а потом спросил:
— Кто это, и что ты сделал с моим братом?
Я рассмеялся и бросил трубку.
Конечно, что-то на ранчо пошло не так. Всегда так бывает. Но что бы там ни случилось, наша команда справилась без меня.
И это… приятно. И странно.
И чертовски приятно. Несмотря на хронический недосып, я больше не чувствую, что весь мир висит у меня на плечах. Впервые за долгие годы в голове ясность, в груди — лёгкость.
И самое главное — я точно знаю, чего хочу. Хочу, чтобы эта девушка осталась. Хочу больше таких ленивых вечеров. Хочу делать то, что хочется мне. А не то, что должен.
Не то, чего ждут от меня другие.
Это моё время. Чувствуется, будто я наконец забираю его обратно. То, что всегда должно было быть моим.
Молли наносит остатки пены мне на усы и откидывается назад, оценивая свою работу. Когда она улыбается, по-настоящему, так, что тёплый свет зажигается в её карих глазах, у меня внутри всё переворачивается.
— Милый Санта-Клаус, — говорит она.
— Санта-Клаус? — Я смеюсь, проводя ладонями вверх по её бокам, большим пальцем находя её соски. — Я надеялся, что это больше похоже на крутого парня из рекламы пива.
Она игриво выгибает брови.
— Скажи это. Хо-хо-хо.
Теперь мы оба смеёмся. Это лёгкость, эта глупость момента — для меня нечто совершенно новое.
И это чертовски прекрасно.
Я смахиваю пену с лица и размазываю её по её коже. Она пытается увернуться, но я ловлю её, щекочу бок, пока снова не покрываю её лицо пузырями. Она беззвучно трясётся от смеха, и от осознания того, что я могу сделать человека таким счастливым — заставить его смеяться так искренне и сильно. У меня в животе расползается какое-то твёрдое, уверенное чувство.
Мне пора перестать быть таким чёртовым занудой.
Пока я не сую нос в дела ковбоев, ничего страшного не случилось. И ничего плохого не происходит сейчас, когда я позволяю себе просто повеселиться.
Я не чувствую тревоги. Не чувствую вины. Я чувствую себя… нормально. Нет. Намного лучше, чем просто нормально.
Молли пытается засунуть мне пену в нос. Когда я пригибаюсь, она толкает меня под воду. Выныривая, я смеюсь так сильно, что не могу выдавить из себя ни звука.
— Вперёд, Дэшер! Вперёд, Дэнсер и Виксен! — выдыхает Молли. — Скажи это!
А могу я сказать вместо этого, что люблю тебя?
Эти слова вспыхивают в голове, уже оформленные, готовые сорваться с губ. Желание сказать их вслух почти невыносимо. Это слишком большое чувство, чтобы держать его в себе.
Я слишком счастлив, чтобы не поделиться этим с самым дорогим мне человеком.
Но я не могу. И это убивает меня.
Я обхватываю её за талию, резко притягиваю к себе и целую. Говорить такое сейчас — слишком рано. Я не хочу разрушить лёгкость момента. И уж точно не хочу её напугать.