— Да ты, брат, прибарахлился, как на светский прием, — заметил Михеев.
— Знал, куда иду, — ответил Фрол. — Здорово, Олег Николаевич. Правильно, что велел пустить, не пожалеешь.
— Выпить хочешь?
— Всегда. Но сначала дело. Современный человек никогда не мешает дело с удовольствием. И всегда различает, что дело, а что удовольствие.
— Да ты философ! — засмеялся Михеев.
— Такая профессия, располагает к размышлениям, — согласился Фрол. — Так вот, о деле. Как ты насчет того, чтобы заказать свой надгробный памятник?
— Как?! — изумился Михеев. — Тебе?
— А кому? Ты мою руку знаешь.
— Надгробный памятник?!
— Ну!
— Но я же еще… как бы это поточнее сказать? Немножко живой.
— Это сейчас ты живой. А кто знает, что будет завтра? Или даже через час? Лопнет какая-нибудь хренотень в голове — и привет. У тебя машина с мигалкой?
— С мигалкой.
— Вот! — обрадовался Фрол. — Выскочишь на встречку, как все вы привыкли ездить, а на тебя прет Камаз. И как? Ты только представь: взорвут тебя, подстрелят или еще что. Это я никому на хрен не нужен, а на серьезного бизнесмена всегда найдутся охотники. Уверен, что твои наследники закажут хороший памятник? А ну как решат сэкономить? И будешь лежать под цементом с мраморной крошкой с надписью «Спи спокойно, дорогой товарищ». Хорошо тебе будет? А так ты знаешь, что надгробие у тебя будет какое сам захочешь.
— Ты уже сколько пьешь? — поинтересовался Михеев.
— Не считаю. Вредная привычка. Сколько пью, столько и пью.
— А сколько не пьешь?
— Ох, долго. Часа три. Пока до твоего офиса добрался, пока ждал. Твоя вохра сначала и разговаривать не хотела.
— И когда эта светлая мысль пришла тебе в голову — когда пил или когда не пил?
— Да я уже давно об этом думаю. А к тебе пришел, потому что у тебя много знакомых бизнесменов. И все вы по краю ходите.
— Понимаю, понимаю, — покивал Михеев. — Ты сделаешь моё надгробие, я похвастаюсь перед друзьями, они захотят такое же. И ты пустишь это дело на поток. Наймешь бригаду, а сам будешь сидеть в офисе и стричь бабки. Так?
— Нет, с бригадой не выйдет, — вздохнул Фрол. — Придется вкалывать самому. Это всё же не ширпотреб, штучная работа.
— Что ты несешь, что ты несешь? — не сдержавшись, заорал Михеев. — Где это видано, чтобы живым людям заказывали надгробья?!
— Не скажи, — возразил камнерез. — Некрологи же пишут. Живым. В газетах на всех заготовлены некрологи. Я читал. Сегодня он отбросит коньки, а завтра утром уже некролог.
— Так то некролог! Сравнил!
— А какая разница? Только в материале. Там бумага, тут камень. И еще неизвестно, что прочнее. Бумага, бывает, все камни переживает. И ты же поставил памятник живому, — добавил Фрол, как бы удивляясь тому, что Олег Николаевич не хочет признать таких очевидных вещей.
— Какому живому? — не понял Михеев.
— Гольцову.
— С чего ты взял, что он живой?
— Я живого от мертвого отличаю на раз. Это просто. Жмуры по большей части молчат. А живые разговаривают. Бывают, что и они молчат, но это потому что говорить не хотят. Или не о чем.
— А с Гольцовым, значит, ты разговаривал?
— Как с тобой, — подтвердил Фрол.
— Где?
— На Ваганькове, на его могиле.
— Когда?
— Да сразу, как вы открыли памятник и свалили.
— О чем?
— Ни о чем, вообще. Об искусстве. В искусстве он ни хрена не понимает. О жизни. В жизни понимает. Про неё он хорошо сказал. К третьей половине жизни, сказал, много чего накапливается. Это я запомнил.
— Вот что, мастер, — решительно предложил Михеев. — Давай всё-таки выпьем. Мне будет легче тебя понимать.
— Как скажешь, ты хозяин.
Олег Николаевич открыл бар с разномастными бутылками:
— Выбирай. Виски? Коньяк?
— Да мне и водчонки хватило бы, — застеснялся Фрол.
— Водки не держим. — Михеев налил в хрустальные граненые стаканы «Хеннесси», чокнулся с камнерезом. — Будь здоров!
— И тебе не болеть.
— А теперь соберись и не пропускай подробностей, — попросил Михеев. — Почему ты уверен, что человек, с которым ты разговаривал на могиле Гольцова, и был Гольцов?
— Обижаешь, Олег Николаевич. Назвал меня мастером, а моему глазу не доверяешь. Он у меня полгода жил вот тут, — постучал Фрол по лбу. — Я узнал бы его в любой толпе. Врубился, правда, не сразу. Только когда он ушел.