— Нисколько. Мне оно было нужно. Для карьеры. Таких дел в Таганской прокуратуре еще не было. Везде были, а у нас не было. Наверху могло создаться впечатление, что мы потеряли политическое чутье. Поэтому я его возбудил.
— Вы забыли, Кириллов, с чего мы начали разговор, — мягко упрекнул Панкратов. — Я никого не представляю, передо мной не нужно врать и оправдываться. Я знаю, зачем Михееву было нужно это уголовное дело. Он боялся, что Гольцов выкинет его из бизнеса. И было за что. Он ошибся, у Гольцова и в мыслях этого не было. Он умел прощать друзей. Тех, кого считал друзьями. А теперь научился не прощать. Сколько вам заплатил Михеев?
— Я уже сказал — нисколько.
Панкратов неторопливо поднялся.
— До свиданья, Кириллов. Правильнее сказать — прощайте. Вряд ли мы с вами еще встретимся. Разве что случайно. Лет через десять. Не думаю, что я вас узнаю. Зона очень меняет людей.
Следователь Кириллов живо представил, как сейчас загремит ключ в двери, хмурый контролер проведет его по коридорам СИЗО и впихнет в камеру, до отказа набитую людским сбродом — грязным, наглым, уважающим только грубую физическую силу и ничего не знающим о правах человека. И он уже никогда не услышит нормальную человеческую речь.
— Не уходите, — попросил Кириллов. — Пожалуйста. Я отвечу на ваши вопросы.
— Сколько вам заплатил Михеев? — повторил Панкратов.
— Двести тысяч долларов.
— Всего-то?
— Тогда это были большие деньги, я на них купил квартиру.
— Сколько занесли прокурору Анисимову?
— Сто тысяч.
— Судье Фроловой?
— Триста. Другой уровень, всё зависело от неё.
— Кто передал взятку судье?
— Адвокат Горелов. Он её хорошо знал, они вместе учились в юридическом институте.
— Адвокат Горелов? — не поверил Панкратов. — Он же защищал Гольцова. И Гольцов ему хорошо платил. Его тоже купили?
— Ну да.
— За сколько?
— Не знаю.
— Кто ему заплатил?
— Сам Михеев.
— Теперь я понимаю, почему Гольцов отказался от последнего слова, — заключил Панкратов. — Он всё понял. Но слишком поздно.
— Вы хотели дать мне совет, — напомнил Кириллов.
— Обязательно дам, — пообещал Панкратов. — Но мы еще не во всём разобрались. Что за повестку вы послали Гольцову в сентябре 2008 года?
— Повестку? — переспросил Кириллов. — Какую повестку?
— Вы вызвали его на допрос в качестве свидетеля. На четырнадцатое сентября.
— Да, было такое, послал.
— Зачем? Хотели возбудить против него новое дело?
— Нет, попросил Михеев.
— Зачем это было нужно Михееву?
— Какие-то дела по бизнесу. Гольцов начал выступать, его нужно было утихомирить. Напомнить, что он вышел по УДО, и срок еще не закончился.
— Сколько за это вам заплатил Михеев?
— Ни рубля. Это была товарищеская услуга, я не мог ему отказать. Вы уж совсем принимаете Следственный комитет за универсам.
— А я всё думаю, на что похож Следственный комитет? Правильно, на универсам. У всего своя цена.
— А в прокуратуре — не так? — огрызнулся Кириллов. — А в судах?
— Не буду спорить, вам лучше знать. Так вот, совет. Он такой. Я представляю, на что вы рассчитываете, когда берете всё на себя. Преступление совершено в одиночку, без предварительного сговора и участия третьих лиц. Одна статья. Еще вы надеетесь, что ваши начальники, узнав о вашей твердости в их защите, подключат свои связи и вытащат вас из тюрьмы. Не надейтесь. Никто и пальцем ради вас не шевельнет, вас уже списали. А Генпрокуратура найдет способ упаковать вас по максимуму. Не за взятку. За вымогательство в особо крупном размере. Статья 163-я, от семи до пятнадцати лет. Вот что вам светит. В наших законах еще нет такого понятия, как сделка с правосудием. Но есть статья, предполагающая смягчение наказания за деятельное раскаяние и сотрудничество со следствием. Так что не стройте из себя Зою Космодемьянскую. Сливайте всех, с кем имели дело. Сдавайте и не раздумывайте. Зачтется.
— Я ни с кем не имел дела! — закричал Кириллов. — Ни с кем! Я всё сам, один!
— Никогда не нужно считать других глупее себя. Кто же поверит, что вам дали бы хапнуть тридцать миллионов рублей? Миллион долларов! Не по чину, Кириллов. Тот, кто попросил меня провести с вами этот разговор, человек не кровожадный. Ему хватит, если вы отсидите столько же, сколько отсидел он. Больше можно, а меньше нельзя.