- Он как ребенок. Я не знаю, что с ним делать. Что с ним будет?
- Необходимо провести обследование, пусть врачи дадут заключение о его вменяемости, а мы пока пошлем запрос в мэрию относительно документов.
- А что, если за ним что-нибудь найдут? Вдруг он что-нибудь сделал?
- Ты имеешь в виду преступление?
- Возможно. Я не знаю как он жил. Или вдруг комиссия решит изолировать его?
- Это маловероятно. Лишний рот в наше время.
- Знаю, но все же...
- Ты же не можешь всю жизнь о нем заботиться. Джон взрослый мужчина, он все больше социализируется и скоро впишется в жизнь так же, как любой из нас.
- Да, но...
- В чем дело?
- Не знаю, я не могу объяснить.
- Сделаем так. Ты будешь привозить его к нам три раза в неделю по утрам, и забирать вечером, после работы. Я пока начну дело с документами, а пока они придут, он уже адаптируется.
На том и решили, хотя график удалось выдержать недолго. Нежелание Кэт делить Джона с внешним миром росло. А затем случилось то, что случается всегда между мужчиной и женщиной — они полюбили друг друга. И тогда внешний мир вообще перестал существовать.
Кэтрин встала и подошла к окну. С трудом, но это уже был успех после прошлых часов слабости. В комнате становилось жарко и душно и ей хотелось открыть окно.
Она протянула руку, но пальцы наткнулись на холодную и скользкую поверхность то ли пластика, то ли стекла. То, что она приняла за окно, было на самом деле экраном. Длинный но узкий овал в окружении белой рамки, сейчас на нем было изображение леса и шелестящих деревьев в сумраке уходящего дня. Она провела ногтями по раме, но так и не нашла места, где бы рама соединялась со стеклом — всюду был один и тот же монолит, не сильно отличающийся от стены на ощупь.
Память услужливо ответила образом другого окна и ей пришлось отвернуться, чтоб … хотя это тоже не помогло.
...Однажды она пришла домой, а его там не было. Он, бывало, уходил побродить по округе и возвращался через несколько часов. Кэт устроилась у окна, рассматривая, как шелестят ржавые клены и перебирая воспоминания последних дней.
К ночи она поняла, что он не придет. Она легла на полу, на том же месте, где Джон ночевал в первую ночь и начала ждать. К утру она забылась сном, проснулась поздно, едва успела позвонить на работу, оделась и пошла искать его. Возможно, думала она, ведь он же не местный, возможно, он просто заблудился. Не знает наших болот. Сидит там где-нибудь за поваленным стволом и не знает, как выбраться. Долина за упавшим дубом была самой частой ловушкой для чужаков, которые забредали туда, соблазненные дикими ягодами, а потом, в разгаре охоты вдруг обнаруживали, что оказались на полуострове, окруженном топкой водой и что не помнят, как туда попали.
Но нет, в долине его не было. Не было его и в других местах. Но она знала это еще прежде, чем предприняла свой отчаянный поиск. Знала по тому чувству пустоты и потери, которое испытала, подходя к дому. Знала, наверно, еще раньше, еще в тот день, когда сбила его на Мэдисон-роуд — знала, что он уйдет так же внезапно, как появился в ее жизни.
...Кэтрин провела рукой по окну. Внезапно картинка изменилась. Теперь окно зияло черной пустотой. Не черным, окончательно бесконечно черным, не тем синюшным, которым принято изображать космическое пространство, а мутно-серо-черным, как отсутствие света, как ночь в молоке.
… через полгода она потеряла работу. Еще через несколько месяцев банк отобрал ее дом. Переезжая, Кэт оставила друзьям лишние вещи. Всем, кому могла — понемногу. А вместе с вещами оставляла адрес.
- Может быть, меня будут спрашивать. Отправляйте его сюда.
Друзья пожимали плечами и обещали исполнить все в точности.
Но по тому адресу Джон так и не пришел.
Съезжая с другой квартиры, она переадресовала почту на главпочтамт. Но и туда ничего не приходило, а вскоре Кэт сожгла свои документы в порыве страстного отторжения того мира, который выкинул ее. Сожгла все — дипломы, счета, визитки, страховки, паспорт. Так что, если кто-то ей и написал, узнать это она уже не могла бы.
...изображение на экране снова дрогнуло и сменилось ночным лесом. Качалась листва, стрекотали цикады, затихая, пели лягушки. Ветви шелохнулись, как от порыва ветра — но это не принесло облегчения....
Долгий и мучительный путь этот, наконец, закончился. Здесь, в отрезанной от улицы комнате, Кэтрин не могла судить о длительности дня и ночи. Свет загорался и выключался в согласии с каким-то ритмом, но как это было связано со временем во-вне, сказать было невозможно. Делать было нечего, читать тоже, в основном, Кэт спала, наслаждаясь забытым давно чувством безопасности. Будущее придет со своими проблемами, тогда и наступит время думать о нем.