Мы — ждем, читатель. Мы — ждем.
Ажани Батакален
Предисловие к изданию "Пляска-с-Китами", Париж, 1939 год
Живое щупальце: История рабочего
Звук шаркающих ног, кашель, харканье, бубнящие голоса… У Джоу создавалось полное ощущение, что вокруг него автоматы. Заводные куклы со сложной, но всё-таки ограниченной программой и ограниченным же временем её действия. Сейчас внутрь автоматам вставили диск с дырочками и шпенёчками, сочетание которых велело куклам двигаться к фабрике, взвели спусковую пружину, и те побрели. Механизмы у них, как видно, порядком износились — от слишком частого выполнения программ попоек, работы, избиений друг друга или грубых совокуплений, — поэтому перемещались человекоподобные механизмы еле-еле, нога за ногу.
Интересно, успеют ли к началу смены?
Джоу Ируд вынул из кармашка часы, откинул крышку с изображением гарпунщика (прозвенело "а нарвал трубит о гибели") всмотрелся в циферблат. До гудка оставалось около четверти часа. Примерно столько же, сколько до восхода солнца, отметил Джоу. Был у него пунктик, узнавать утром по отрывному календарю о продолжительности дня, фазе луны и прочем в том же духе. Бесполезное наследие благополучного детства. Такое же никчёмное, как предрасположенность к умствованиям и забота о внешности. Да, кстати о внешности! Джоу потёр лоб. Перед глазами запорхали чешуйки. Значило это, что проклятая мазь ни черта не помогла, кожа шелушилась так же, как и прежде. Зато уж обжигало "патентованное притирание дальневосточных шаманов" о-го-го! Словно щёлочь. А воняло — как сто выгребных ям сразу.
Джоу вспомнил бегающие глазки торговца, подсунувшего ему баночку с мазью, вспомнил быструю речь, полную фальшивых восторгов по поводу её "воистину волшебного действия", и понял: шарлатан отлично знал, что притирание — дерьмо.
"Встречу скотину ещё раз, заставлю сожрать эту отраву", — решил Ируд.
Настроение у него и без того было дрянным, а теперь испортилось окончательно. "Коллеги и товарищи по работе" (до чего же издевательски звучат порой обращения начальства) стали ему казаться уже не механизмами, а примитивными животными. Или даже частями одной огромной, отвратительной твари. Каракатицы какой-нибудь. Колонны рабочих были её щупальцами, раковиной являлось спиралевидное, отливающее бронзой здание фабрики, а "чернилами" — жирный дым фабричных труб. Роль присосок на щупальцах исполняли мерзостные рожи "коллег и товарищей". До того серые, плоские и однообразные, что можно сказать — лиц совсем не было. Будто их срезали, а взамен швырнули на обнажившуюся кость по пригоршне порриджа.
Неожиданно, словно перекликаясь с этой мыслью, поблизости послышался разговор. Говорили двое, пожилой сухонький мужичок в кепи с лопнувшим козырьком и толстяк с глазами навыкате. Переговаривались шепотом, но так страстно, будто речь шла о жизни и смерти.
— Да ты хоть знаешь, кто владеет фабрикой на самом деле? — ярился сухонький.
— Известно кто, совет директоров, — рассудительно отвечал пучеглазый.
— Дурак ты! Камбала! Ты слушай, о чём говорю! Не руководит, а владеет. Разницу улавливаешь? Директоры — они только для виду. А владелец… — пожилой сделал драматичную паузу, которая должна была добавить сказанному весомости, но явно недотянул её и выпалил: — Человек без лица!
— Что, совсем безо всего? Ни носа, ни глаз? Как бабья коленка? — хохотнул пучеглазый. Верить глупостям приятеля он, судя по всему, не собирался. Тот сперва обиделся, но потом не утерпел, кинулся разъяснять:
— Да нет, не как коленка. Скорей как раскрытый моллюск. Или будто мясо варёное. Или — хи-хи — как женский орган. А так-то вообще, да: ни глаз, ни носа.
— Откуда знаешь?
— Динетти сказал. Он в управе воздух спускал из системы отопления, вот и видел. Привели, значит, этого безликого со всем почтением. Сам господин Блазковитц стелился перед ним как шлюха перед богатым клиентом. А тот высокий такой, весь в чёрном. Воротник у плаща поднят, шарф намотан, шляпа на глаза надвинута. Динетти ничего бы и не разглядел, но тут какой-то посыльный с бумагами… Будто мурена из норы выскочил да на чёрного-то налетел. Ну, шляпа и свалилась… Посыльного сразу за шиворот цап-царап, и ага. Уволокли. А Динетти от удивления чуть не окривел.