И все же наибольшую опасность для провала представлял сам Чэмберс. В июле 1937 года его вызвали в Москву. Разочаровавшись в сталинизме и справедливо опасаясь конца, Чэмберс тянул с отъездом девять месяцев. В апреле 1938 года он порвал с НКВД все связи. До конца года он прятался, а потом стал жаловаться всем подряд на свою несчастную судьбу. В государстве с серьезным отношением к безопасности рассказы Чэмберса полностью бы уничтожили сеть агентов НКВД. Но к безопасности в Вашингтоне отношение было еще более наплевательским, чем в Лондоне. На протяжении последующих лет Чэмберс с горечью понял, что до его откровений ни ФБР, ни администрации президента, ни тем более другим и дела нет. Государство, которое после Второй мировой войны превратилось для НКВД в «главного противника», пока было самым уязвимым для советского проникновения.
Глава VII
Вторая мировая война (1939—1941)
Гитлер ставил себе конечной целью превратить большую часть Восточной Европы в расистскую империю, в которой славяне, народы низшего порядка, будут использоваться в качестве рабской рабочей силы немцами, расой господ. Кроме того, из славян надо было вытравить и еврейский «яд». Фюрер никогда не сомневался, что решающей стадией в завоевании такой империи явится война с Советским Союзом. Когда он пришел к власти в 1933 году, немногие, однако, принимали всерьез его видение восточноевропейской империи, которое он нарисовал на напыщенных страницах «Майн Кампф», своего бессвязного политического манифеста, написанного почти за десятилетие до этого. В середине 1930-х годов Гитлер скрывал от общественного мнения свои маниакальные амбиции по отношению к Восточной Европе и заставлял немецкий народ поверить, что, возрождая «равные права», третий рейх станет гарантом мира в Европе.
В 1922 году революционная Россия и потерпевшая поражение Германия, два великих изгоя международного сообщества, вдруг возникли из изоляции, заключили Рапалльский мирный договор и удивили остальные страны Европы восстановлением дипломатических отношений, отказом от финансовых претензий друг к другу и намерением сотрудничать. На протяжении последующего десятилетия, несмотря на обреченную на провал попытку подстегнуть революцию в Германии в 1923 году, дипломатические и торговые отношения Советской России с Веймарской Германией были теснее, чем с какой-либо другой державой. Однако захват в конце 1933 года власти нацистами положил конец эре Рапалльского договора. Хотя Сталин так и не осознал полностью опасность нацизма вплоть до немецко-фашистского вторжения в 1941 году, непримиримая враждебность Гитлера как к марксизму во всех его формах, так и к существовавшему международному порядку превращала нацистскую Германию в наиболее очевидную угрозу безопасности СССР в Европе. Параллельная угроза со стороны Японии на Востоке усиливала уязвимость Советского Союза. Возникшая обстановка привела к значительному сдвигу в советской дипломатии. Официальная советская внешняя политика до той поры основывалась на поиске системы коллективной безопасности совместно с западными державами против угрозы немецко-фашистской агрессии — политика, примерами которой может служить вступление Советского Союза в 1934 году в Лигу Наций, которую он впоследствии бойкотировал, и договоры 1935 года с Францией и Чехословакией, ставшие первыми договорами с капиталистическими государствами. Максим Литвинов, народный комиссар иностранных дел с 1930 по 1939 год и главный поборник коллективной безопасности, перед Октябрьской революцией провел десять лет в Великобритании, где был руководителем большевистской группы в эмиграции. После революции он вернулся в Россию со своей женой, подданной Великобритании. Литвинов более чем кто-либо другой из политиков его поколения стремился завязывать дружеские отношения с государственными деятелями Запада и западными радикалами, разочарованными малодушием своих правительств при отпоре сначала угрозам, а затем и самой агрессии, развязанной Гитлером и Муссолини.
Однако еще в 1934 году Сталин начал втайне рассматривать альтернативный путь противодействия германской угрозе, а именно, искать договоренностей с Гитлером, а не организации системы коллективной безопасности против него. На заседании Политбюро в начале июля 1934 года, вскоре после расстрела начальника штаба штурмовиков Эрнста Рема и еще около 180 человек во время проведенной Гитлером «ночи длинных ножей», Сталин, как говорят, воскликнул: «Слышали новости из Германии? Как Гитлер избавился от Рема? Молодец, этот Гитлер! Он показал, что надо делать с политическими противниками!» Решение Сталина ликвидировать всего через несколько месяцев после этого разговора Кирова, своего главного потенциального соперника, может быть, в какой-то мере обязано примеру Гитлера. Оценка Сталиным «соотношения сил» на Западе (концепция, которая, вопреки традиционной оценке баланса сил, учитывала политическую волю и военную мощь) тоже отражала его растущее уважение к Гитлеру. Сталин не верил в возможность долговременного союза с каким бы то ни было капиталистическим государством. Он был убежден, как того требует постулат марксистско-ленинской веры, что естественное желание всех капиталистов состоит в организации заговоров против Страны Советов. Но в тот момент внутренние противоречия раздирали капиталистический мир. Именно эти противоречия и были шансом для России. Известная ненависть Гитлера к марксизму вела к тому, что для СССР союз с нацистской Германией был делом гораздо более трудным, чем альянс с буржуазными демократиями. Но Сталин, казалось, надеялся, что Гитлер как достаточно опытный практик реальной политики осознает обоюдные выгоды нацистско-советского разделения Восточной Европы на сферы влияния.