Лишь тьма не лжет. Она всегда едина, в ней все равны. В ней нет ни уродства, ни красоты - только страх.
Принц Мрака ударил по пульту. Свет погас. Тьма залепила взор непроглядная, абсолютная, осязаемая темнота, где не видно лица, где слышно только дыхание и биение собственного сердца.
Мира больше нет, и зеркала нет. Теперь можно побыть наедине с собой, в полном одиночестве; есть только "Я" как мысль. Мрак, тишина, одиночество, страх, отчаяние...
* * *
Фердинанд погружался в темный омут депрессии. "Спаси меня, Боже; ибо воды дошли до души моей... Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать; вошел в глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня..." Дискеты с гигабайтами кибер-программирования и робопсихологии были отринуты и забыты, а Фердинанд часами непрерывно смотрел "Кибер-Библию" и "Наставления Учителя". Особенно привлек его Псалтирь, отснятый в виде клипов, где хор и моления царя Давида звучали великолепной ораторией, перемежаясь видениями райских пейзажей и пением ангелов. Он не снимал шлема, полностью перенесясь в иллюзорный мир, жалуясь и скорбя душой, беззвучно шевеля губами, чтобы присоединить свой голос к стенаниям царя. Фердинанд уже не ел и почти не пил, только когда сильная жажда сушила рот, он выходил в ванную и жадно глотал пульсирующую струю. Он слушал Псалтирь, как другие употребляют наркотик; действительности он не чувствовал и не осознавал, а сняв шлем и снова увидев стены своей комнаты, глядел на них в отупении, с горечью, что он по-прежнему находится здесь. Все ему казалось темным, мрачным. Это впечатление не рассеивалось, даже если он прибавлял света втрое, - только усиливалось чувство ирреальности и тревоги, и он снова спешил одеть шлем. Он не помнил, как он засыпал в нем и просыпался. Он грезил наяву и терял ощущение собственного тела. Он сильно ослаб, но не замечал этого, а наоборот - стремился к тому, чтобы мысли брели еще большую легкость и прозрачность, а с губ сами собой стекали слова молитв. Страх исчезал вместе с осознанием реальности. Из дома он не выходил уже несколько дней. Работать он бросил, еда кончилась еще раньше.
Изредка в его мир видений врывались телепередачи новостей - чуждые, пугающие, странные, они вносили разлад в душу и поднимали новую волну страха, доходящую до острого, панического состояния, и Фердинанд, чтобы хоть как-то забыться и отвлечься, вновь и вновь смотрел и слушал Псалтирь, все более уподобляясь царю Давиду, в исступлении твердящему: "Из глубины взываю к тебе, Господи!.."
Но иные лица, иные образы стояли перед глазами. Дымка... Маска, остервенело размахивающая клинком... Фанк с остановившимися глазами... Теперь Гильза с развороченной грудью! Они гибли, гибли один за другим, но не желали позвать его на помощь! Не доверяли... Не нуждались... Боялись подставить под удар?.. Они его уже ударили - в самое сердце. Что они делают? С кем связалась Маска? Этот высокий человек в упор расстреливал группу киборгов и человека-наблюдателя из импульсного ружья! По сообщениям полиции, это был F60.5, тот, который за несколько лет уничтожил семьдесят шесть полицейских киборгов. Вот новый друг твоей дочери - маньяк! Выросли дочки! Ты, отец, стал им не нужен, более того - ты стал обузой, со всей своей нравственностью и устаревшей моралью. А так ли случайно другой человек, Рыбак, переполошив Город, уронил старый "харикэн" на базу в Бэкъярде?.. Думай, Фердинанд, думай, в чем ты был не прав, если твои дочери, получив волю, связались с террористами, с маньяками и затеяли войну не на жизнь, а на смерть? Ведь именно ТЫ писал им программу свободного развития лич- ности. Выходит, что ты запрограммировал их на насилие, на смерть?..
"Я не убивал, - шептал Фердинанд, - я не приказывал убивать..." Но тут же в круговорот мыслей властно вторгался голос Святого Аскета. Аскета - потому что он никогда ни с кем не встречался, а Святого - потому что он ни на шаг не отступал от своих убеждений: что киборги чище и совершеннее людей, что киборги должны познать мир через добро и их миссия - внести это добро в мир, очистить и облагородить людей, своих создателей. Узнав, что несет в себе ЦФ-5, а затем ЦФ-6, Святой Аскет предал анафеме его, Фердинанда, и решительно отмежевался от тех "отцов", которые согласились сотрудничать с Фердинандом, и сейчас гневные слова Аскета снова оживали в памяти:
"...Ты внес в Банш понятия воровства и насилия... Наказание тебе будет в детях твоих, потому что вы прокляты. Вы несете клеймо разрушения... Созидать, а не уничтожать; производить, а не воровать... Преступники не могут построить Новый Мир!"
И те фразы, которыми раньше Фердинанд с легкостью опровергал своего оппонента, теперь стыли и цепенели в его мозгу. И прокурорским тоном звучал голос невидимого Аскета:
"Настоящий ученый должен предвидеть использование своего открытия, если он чувствует ответственность перед людьми. Ты ослеп, Фердинанд. Тебя предупреждали - ты не послушался; теперь смотри на дело рук своих. Разграбленные магазины; разбитые, разломанные андроиды - ты этого хотел?"
Фердинанд устал от бесконечного мысленного диалога, но прервать его по своей воле не мог - спор продолжался автоматически, мысли, бежали и бежали, одна за другой, как строки на экране, - грустные, печальные мысли.
Фердинанд не пытался ни бежать, ни скрыться. У него не было сил, да и незачем было спасать эту жалкую, ничтожную жизнь, если потеряны ее смысл и цель.
* * *
В исследовательском отделе звучала цензурная, но горячая и искренняя брань. Ругались Гаст и Пальмер; Селена, выглядевшая куклой, молча выжидала, чья возьмет. Но победил третий - Хиллари; едва он вошел в отдел, как все смолкли словно рубильник отпустили.
На часах скромно темнели цифры - 11.03; цифры невероятные - поскольку Хиллари никогда не опаздывал. Хилла-ри был без галстука, без брючного ремня; волосы его явно не общались с расческой, а пиджак он нес через плечо, зацепив за вешалку пальцем, согнутым в крючок. Он был в мятой ру-вашке. По лицу его плавала улыбка Будды, понявшего суть мироздания.
Обычно так являлся Гаст - невовремя и неопрятно. Вальпургиева ночь все перетасовала - Гаст пришел на удивление рано, а Хиллари словно взялся сменить его в роли шалопая.
- Здравствуйте, - глаза Хиллари блаженно лучились тихим счастьем. - У нас все в порядке?
- Ааааа... да! Вполне, - нервно кивнул Гаст. - Мы тут... текущие проблемы...
- Босс, - Пальмер, скрепя сердце, смирившись с необычным обликом начальника, решил посвятить его в суть ругани, - я возражаю против того, что Гаст сделал с Маской!
- А что? - Хиллари витал где-то далеко.
- Я, согласно твоему распоряжению, последовательно изучаю ее мозг. Продвинулся до Первого Закона. И вдруг он срочно берет ее к себе на стенд, что-то в ней смотрит, а потом я нахожу в ее памяти дыры!
- Неправда, - Гаст вернулся в колею. - Дыры там были всегда! Это следы приоритетного стирания. А может, она себя стирает прямо здесь. Вот бы ты чем занялся, Паль! И мне НАДО было влезть в нее! Это заказ полиции - версия событий на Энбэйк глазами террористов.
- Нет, я полагаю, что те дыры появились после того, как...
- Паль, - голос Хиллари мало-помалу начал обретать привычную звучность, - а ты бы заявил все это под присягой? На Большом Жюри?
Слабым местом Пальмера был педантизм - это врожденное, тут ничего не поделаешь. И вывести его из строя было легко - просто заставить его усомниться, запустить генетически детерминированный механизм сомнения - а там оно само все парализовало.
- Ну... я хотел сказать, что... Нет, я не уверен, но...
- В таком случае и говорить не стоит, - назидательно за- метил Хиллари, впрочем, с благосклонным видом, подразу-к мевающим "С кем не бывает?!"; улыбкой он отослал Пальме-ра к его стенду, второй улыбкой активировал нахмуренного Гаста: - Что сделано за утро?
- Звонил Горт.
-И?
- Там для тебя записано на автоответчике - послушашь.
- Разве ты сам не говорил с ним!?
- Я ему: "Огастус Альвин, заместитель", а он мне: "Можете не продолжать, достаточно; запишите сообщение для Хармона"... Хил, я что - совсем не гожусь на должность зама? Вроде двух слов не сказал, а он сразу...