– Тебя тренировал настоящий китаец? – любопытствую я.
– Какой идиот запустит в спецназ ГРУ настоящего китайца? И как только подобная глупость может прийти в голову? – Товарищ укоризненно вздыхает. – Наш инструктор был нашим человеком, проверенным, надежным. Согласно легенде, он являлся тренером школы восточных единоборств, хотя, конечно, ничему особенному гражданских не учил. Однажды его пригласили помериться силами китайские мастера ушу, объявившие его шарлатаном. Их было четверо, и все они после схватки слегли в больницу, хотя видимых повреждений ни у кого из них не было. Провели на больничных койках месяц – ровно столько, сколько сулили инструктору. Он их не убил, не покалечил, а просто вывел из строя на заранее определенный срок, представляешь? – Глаза товарища подергиваются ностальгической пеленой. – Сам я на такое не способен. Но нанести удар отсроченной смерти могу. Это делается так называемым «кулаком демона», когда вперед выдвигается второй сустав среднего пальца… Хочешь, продемонстрирую?
– Спасибо, не надо. – Я решительно отстраняю протянутую ко мне руку, пальцы которой сложены соответствующим образом.
На что звучит:
– Я легонько. Могу отключить тебя ненадолго, скажем, на пять минут.
Понимаю, что это всего лишь специфическая шутка, но развивать ее дальше у меня нет ни малейшего желания.
– Очень заманчивая перспектива, но я воздержусь. Мне интереснее узнать, что было дальше, когда ты…
– Стоп, стоп! – Кулак товарища превращается в протестующе вскинутую ладонь. – Речь идет не обо мне, а о неком Михаиле Хвате, так?
– Так, – киваю я.
– Вот давай и не отклоняться от намеченной линии.
– Давай не отклоняться.
В доказательство серьезности своих намерений я отодвигаю стакан с недопитой водкой, выставляю на стол локоть согнутой руки, поверх нее укладываю свою голову с подчеркнуто заинтересованными глазами.
Мой товарищ удовлетворенно кивает:
– Вот так-то лучше… Итак, приведя Алису в чувство, Хват посадил ее на поезд и отправил в известном только ему направлении.
– А сам?
– А сам на некоторое время осел в Ростове, где нашел способ беспрепятственно приблизиться к начальнику штаба СКВО. К чему это привело, тебе уже известно.
– Известно, – подтверждаю я. – Имел место так называемый удар отсроченной смерти…
– Или, как ты выражаешься, «инсульт-привет», неважно.
– Неважно. – Это вырывается у меня машинально.
Товарищ одобрительно кивает и спрашивает:
– А важно что?
– Что? – Мои брови вопросительно поднимаются.
– Важно, что вся эта секретная информация, из-за которой начался сыр-бор, стала достоянием гласности и попала на сайт президента. Для этого мне пришлось… – Бросив на меня быстрый взгляд, товарищ поправляется: – Михаилу Хвату пришлось вызвать в Ростов сестру с деньгами и обратиться там к профессиональному хакеру, крепко знающему свое дело.
– Не к такому, как Алиса, – понимающе киваю я. – Хакерша из нее никудышная, хотя девушка она видная. Правда, признаться, когда ты меня познакомил со своей юной подружкой, я диву давался: почему это она вечно ходит в свитерах с высоким горлом. Теперь понятно.
– О чем ты?
– О странгуляционной борозде, которая должна была остаться у нее на шее.
Некоторое время до моих ушей доносится лишь несмолкаемый перестук колес. Любому пассажиру поезда известно: прислушиваясь к этому ритмическому шуму, легко услышать в нем какую-нибудь постоянно повторяющуюся фразу. В моих ушах гремит: «Молчи, дурак… молчи, дурак… молчи, дурак…
Дав мне возможность хорошенько осознать неуместность моей последней реплики, товарищ подает голос вновь:
– Об Алисе давай не будем, – холодно предлагает он. – Ее теперь зовут совсем иначе, а от шрама скоро даже воспоминаний не останется, уразумел? Есть ее бывший, хотя якобы законный муж Никита Сундуков. Есть гребаный предприниматель Руслан Гелхаев, отправивший Али… жену Ника на верную погибель. Вот давай о них и поговорим. – Товарищ улыбается одной половиной рта. – Хотя говорить о них бессмысленно.
– Почему? – спрашиваю я.
– Потому что я возвращаюсь в Москву. Представь себе, что на моем месте сидит капитан Хват, и ты поймешь, что я имею в виду.
Это не так уж трудно сделать. Гораздо труднее воздержаться от неосторожных вопросов о том, как именно намеревается Хват обойтись со своими заочными врагами. Но неумолчная песнь колес («молчи, дурак… молчи, дурак…») помогает мне проявить благоразумную сдержанность. Все, что я делаю, это утвердительно киваю. Все, что произношу, это: «Уже понял».
– Рад за тебя, брат, – серьезно говорит товарищ. – Как говорил господин Екклизиаст, во многом знании заключено много печали. За точность формулировки не ручаюсь, но смысл верен.
Он неожиданно встает и начинает наводить на столе порядок. Я подключаюсь к уборке. Обмениваясь ничего не значащими репликами, мы проветриваем купе, стелимся, раздеваемся, укладываемся на свои полки.
Уснуть не получается. Глядя на призрачные блики, мечущиеся по потолку и стенам, я припоминаю, как познакомился с товарищем, что мне о нем известно. Некоторое время назад он приобрел дачный участок по соседству со мной, фактически поселился там со своей младшей сестрой и молчаливой девушкой, которая даже в жару появлялась на людях в закрывающих горло свитерках. Однажды мы случайно разговорились, потом стали заглядывать друг к другу на огонек, сдружились. Товарищ никогда не рассказывал, откуда он родом, но его сестра проговорилась: они из Москвы, а поселились у нас временно, по независящим от них причинам.
Надо полагать, оба прибыли к нам прямиком из Ростова-на-Дону, откуда до нашего городка рукой подать. А то, что сестру моего товарища зовут не Катей, а Верой, ничего не меняет. Потому что…
Его голос раздается так неожиданно, что я вздрагиваю:
– Не бери дурного в голову, брат. Относись ко всему, что я тебе тут понарассказывал, как к сюжету для своей очередной книжки, не более того. Зло наказано, добро торжествует. Какого тебе еще рожна надо, а?
– Не знаю, – признаюсь я. Это правда. Я действительно не знаю, чего мне не хватает в услышанной истории. Все правильно, все гармонично, но что-то меня не устраивает, что-то гнетет, удручает.
– Тогда я тебе скажу, – зло говорит товарищ. – Нам всем не хватает справедливости, вот какая штука. Пока благородные герои воюют с негодяями, погибают совершенно невинные люди, а их воскресить нельзя. Поэтому окончательной победы добра нет и быть не может. Добро без справедливости это тьфу – пустой звук.
– Но и опускать руки нельзя, – вырывается у меня.
– Нельзя, совершенно верно. Так что история повторяется. Все идет по кругу. И это самый колоссальный, самый совершенный вечный двигатель, который только можно себе представить. Он питается энергией, вырабатываемой постоянным противостоянием добра и зла.
– Хитро! – восклицаю я. – Ох, и умник же все это придумал!
– Ты так полагаешь? – Выражение лица товарища остается для меня загадкой, но по тону нетрудно догадаться, что он скептически усмехается. – Но тогда получается, что мы, люди, полные ничтожества. Шестеренки в изобретенном кем-то механизме. Марионетки.
– Что же ты предлагаешь? – осторожно спрашиваю я.
– Спать. Чтобы утром проснуться и попытаться доказать, что мы что-то значим в этом мире. Пока не поздно. – После короткой паузы товарищ добавляет: – Потому что все мы давно получили свой удар отсроченной смерти.
– Шут с ней, со смертью, – бормочу я, смыкая веки. – Главное, чтобы жизнь не получилась отсроченной.
Мы умолкаем. Ночь за окном напрасно ждет от нас каких-то новых слов – все слова давно сказаны, если не нами, так другими. Лишь колеса вагона не смолкают ни на минуту. И знаете, какая фраза чудится порой в их монотонном перестуке?
Спешите жить… Спешите жить… Спешите жить…
Даже если это не так, то почему бы и нет?