Здесь победа моногамной формы семьи обнаружилась несколько раньше-, чем у других славянских племен, и летопись этот факт отмечает с полной отчетливостью. Это произошло, несомненно,, задолго до времени, когда жил и писал автор "Повести". Понятно,, почему он не видел рода и столь туманно о нем говорит в своем произведении.
В дальнейшем своем повествовании, - не только с моментов, более достоверно известных летописцу, но и для более темного периода истории восточнославянского общества, - летописец пользуется термином "род" в самых разнообразных смыслах. Кий становится родоначальником правящей у полян династии ("но се Кий княжаше в роде своем"), повидимому, точно так же, как у древлян, дреговичей, новгородских славян и полочан появились свои князья, а может быть и династии. Перед нами наследственность высшего представителя власти, по крайней мере в изображении летописца, и понимание термина "род" в смысле династии. Отсюда понятие княжеского рода: "вы неста князя, ни рода княжа, но аз есмь роду княжа", говорит Олег, обращаясь к Аскольду и Диру. И совершенно прав был Соловьев, когда указывал на разнообразие в понимании этого термина летописцем.3 Род означал и совокупность, родственников и каждого из них ("избрашася три братья с роды своими", т. е. с родственниками своими), этот же термин употреблялся в смысле соотечественника (Олег, хитростью вызывая на берег Днепра Аскольда и Дира, притворился гостем, плывущим в Византию, и обращался к Аскольду и Диру с приглашением в следующих словах: "да придета к нам, к родам своим"), и в смысле целого народа ("от рода русского, от рода варяжска"). Эта расплывчатость в содержании термина говорит о том, что он успел уже потерять свое основное содержание, что ему уже перестали придавать тот смысл, который когда-то принадлежал ему исключительно и полностью.
Что касается термина "семья", то в наших источниках мы найдем буквальное подтверждение того, что это не что иное, как известная нам familia. "Семья прежде всего означает-челядь, домочадцы, рабы". В Златоструе XII в. "семия множество или имения множество, злато и серебро". Семья здесь тождественна с греческим (ар.) Там же "другыи на ближьнааго помысли, другый другааго семью исхыти". Тут термину семья соответствует греческое (ар.). В житии Нифонта XIII в.: "да был аз был и чада моя и семия моя живи были". В прологе XV в.: "Ни аз, ни семьянин мой, ни детищ мои, ни куря мое" и т. д. В этих терминах живут уже успевшие отмереть когда-то существовавшие подлинные отношения.
1 Лаврентьевская летопись, стр. 8, 11. 1910
2 Там же, стр. 13. 1897.
3 C. М. Соловьев. История России, т. I, стр. 49, изд. "Общ. Польза".
Эта семья - familia - понимается совершенно естественно как патриархальная семья, т. е. организация некоторого числа свободных и несвободных лиц, подчиненных отцовской власти главы семьи. Противополагать эту семью роду, как делали это сторонники "родовой теории" и их противники, решительно не приходится. Но нужно сказать больше. Наши источники убеждают нас в том, что и эта патриархальная семья к IX в. во всяком случае далеко пошла по пути разложения.
Стоит хотя бы обратить внимание на то, что в свое время отмечал уже Ключевский: областное деление русской земли при первых русских князьях далеко не совпадало с племенным как его описывает "Повесть". "Не было ни одной области, которая бы состояла из одного и притом цельного племени: большинство областей составилось из разных племен или их частей; в иных областях к одному цельному племени примкнули разорванные части других племен".1
В совсем недавно вышедшей работе П. Н. Третьякова этот вопрос рассматривается на основе археологического материала. Автор, изучая районы распространения типов женского убора (набора украшений) XI-XIV вв., приходит к выводу, что они укладываются в границы "не древних племенных образований, а в границы формирующихся феодальных областей". По мнению автора, к XI-XIII вв., в зависимости от места, племенных образований уже не существовало. "Судьба различных этнических компонентов была неодинакова, так как сами они далеко не равноценны. Одно дело язык, одежда, другое - специфические особенности экономики, постройки, третье - религиозные верования, украшения и т. п. Одни из них переживали века, и их следы можно найти еще и теперь, другие были менее жизненны", т. е. подвергались более частым и быстрым изменениям. Женские украшения относятся к компонентам последнего типа. Распространение их в той или иной области в значительной степени было обусловлено вкусами женского населения, которое приобретало украшения, выделывавшиеся в определенных экономических центрах, где они являлись предметами массового ремесленного производства.
Наблюдения П. Н. Третьякова служат ему исходным пунктом для пересмотра вопроса о понимании летописного термина "племя" и основанием для вывода, что известные летописи "племена" являлись социальными организациями, вступившими на путь превращения из организации родового в организацию феодального характера.2
Иначе говоря, автор на своем археологическом материале подтверждает положения Ключевского. Стало быть, в областях, возглавляемых крупными городами (Киев, Новгород, Смоленск, Чернигов и др.) мы имеем чисто территориальное деление, пришедшее на смену племенному, т. е. это уже признак разрушения рода и замены его отношениями иного, не родового строя.
1 В. О. Ключевский. Курс русск. ист., ч. I, стр. 161, 1918.
2 П. Н. Третьяков. Расселение древнерусских племен по археологическим данным. Советская археология, 4, стр. 33-51. Возражения на статью П. Н. Третьякова, сделанные А. В. Арциховским (тамже, стр.53-61), говорят о необходимости продолжить и углубить работу в этом направлении. От нее можно ждать больших результатов, способных облегчить нам более точное понимание летописного рассказа о расселении славян по восточной Европе.
Мы можем отметить еще ряд признаков того же порядка как в летописи, так и в "Правде Русской". Первая статья древнейшей "Правды", части которой относятся во всяком случае к IX в., говорит о необязательности мести, о возможности заменить ее выкупом. Круг мстителей одновременно по женской и мужской линиям, определяемый какой-то иной властью, чем родовая, говорит нам о том, что над родом уже существует высшая власть, что родовая месть есть осколок уже изжитых старых отношений. Эта же древнейшая "Правда" очень хорошо знает и "челядь" и рабов и вся насквозь проникнута собственническими элементами. В "Правде" Ярославичей, являющейся дальнейшим шагом вперед по сравнению с первой, древнейшей частью "Правды", мы можем наблюдать некоторые итоги эволюции: пашенная земля, бортные угодья находятся уже в частной собственности; за нарушение межи, отделяющей эти участки, взыскивается высокий штраф: луга, невидимому, находятся еще в общем пользовании: кони землевладельца и зависимых от него крестьян пасутся на одном лугу. Отмечается очень резкое имущественное неравенство.
Все это для X-XI вв.-абсолютно не "новости". Ново здесь лишь то, что законодателю пришлось сформулировать определенные положения в виде закона. Факты, лежащие в их основе, такого порядка, что о внезапном их появлении говорить решительно невозможно.
Нельзя забывать, что у нас имеются и другие признаки не родовой, а какой-то иной организации: перемена форм поселения, появление на место ушедших в прошлое городищ неукрепленных деревень с одиночными укрепленными дворами, выполняющими здесь функции западноевропейских замков, наследственность княжеской власти, налоговая и пенитарная система. Ольга в X в. в завоеванной земле уже устанавливает уставы и уроки, т. е. упорядочивает взимание даней, а может быть и ренты, (см. стр. 184-185), а установившиеся единицы обложения (дым, рало, плуг), говорящие о регулярности различных взиманий с массы народной, известны славянам и финнам задолго до Ольги, по крайней мере в самом начале IX в., если не раньше.