Когда дверь тихонько затворилась, все вернулись к своим занятиям. Некоторое время был слышен только скрип протираемой посуды да звон считаемых монет.
– Ты почто, Добрыня, решил мне былину попортить, новую сказочку выдумал? – нарушил молчание сказитель.
– Илюху я сразу заприметил, – отозвался корчмарь, – решил сразу пояснить, кто есть Фёдор, кто – Никодим, и откуда мы его дружка Добрыню знаем. Неохота мне из мёртвых воскрешать. Войны нет, а воеводские мирные дела вершить, как эти, – он кивнул на дверь, – кабатчиков трусить, не моё это. Ты лучше поведай, как там Яга поживает.
– Нормально поживает. Всё с Маджидом своим собачится. Он мужчина старых порядков, а у Яги один феминизм на уме. Это у них там такой порядок, когда баба ежели ничего делать не хочет, тогда слабая, а ежели покомандовать захочет – равноправие.
– Пропал мужик, – посочувствовал Добрыня, – а ещё джинном называется. Любовь!
– Они тебе батарейки для фонарика передали, занесу. А мне тулупчик придарили на пуху лебяжьем. Стёганый, как одеяло. Тёплый, но лёгкий. И окраса жёлтого, скоморошьего. Пьяный в сугробе заснёшь, враз сыщут. И волки в лесу пугаются. А ты, небось, к Мареку ездил. Как он там.
– Начитался ягиных книжек, электростанцию на Влтаве поставить решил. Его профессором в Пражский университет зовут. От Агнешки привет передавал. У них с Леопольдом раздрай. Тот как узнал, что не в Индию плавал, а на континент Америку, собрался снова в путешествие, а жена ни в какую не хочет с малым ребёнком без мужа куковать.
– И тут баба свои порядки устанавливает! Вот с ними сложно.
– Старый ты хрыч! Ч же говорю: любовь.