– Это было очень образно, Владимир Антонович, но мы отклонились от темы.
– Напротив, мы углубились и вгрызлись в нее. Как крыса в сыр, если хотите.
– То есть я так понял, вы не в восторге от моей идеи.
– Совершенно верно. И вот теперь я сам внимание.
– В смысле?
– В смысле – мне очень интересно, какие методы вы собираетесь применять, чтобы убедить меня в противном. В том, что возрождение «Капеллы» в полном или частичном объеме – это гуманное и остро насущное деяние.
– Вы сами придете к этому выводу.
– Ну-ну, – индифферентно отозвался Владимир. – Вы знаете, Евгений Ильич, «Капеллу» создал и держал под контролем настолько могущественный аппарат, что, боюсь, вам будет не под силу скопировать его. Равно как будет и не под силу найти таких исполнителей, каковые были тогда, и – самое главное – держать их под колпаком. За нами, офицерами отдела, была налажена двойная и тройная слежка.
– Я знаю. Я сам там некоторое время работал.
Свиридов задержал тяжелый взгляд на спокойном лице Бородина – словно прокатился катком асфальтоукладчика – и с выступившим легким румянцем на бледных щеках медленно произнес:
– Мне следовало бы об этом догадаться.
– Я хотел сказать, что вы недооцениваете меня и тех людей, которые стоят за моей спиной, – с жаром заговорил Бородин. Куда только девалось его ледяное спокойствие! – Я хотел сказать, что мне известно все о структуре «Капеллы», о рычагах управления ею, о каналах финасирования и сбора информации. Государство сейчас не может взять на себя организацию такого отдела. Не может, я уже убедился в этом, несмотря на то, что поговаривают: новый президент дал зеленый свет спецслужбам. Неправда! Неправда! Наше государство – жалкое и слабое подобие прежней империи.
– Вы полагаете, что все это мне неизвестно? – лениво спросил Владимир.
– Я только хочу сказать, что в нашей стране по-прежнему верно изречение Сталина: кадры решают все. У нас... у тех, кто стоит за мной, есть и кадры, и еще одна слагающая, без которой не существует ничего: деньги. Огромные, фантастические деньги. Вы, конечно, можете оценить масштаб и порядок этих сумм, но их мощь... нет, боюсь, это невозможно.
Владимир угрюмо молчал.
– У меня есть кадры, – продолжал Бородин. – Двое из тех четырнадцати, что составляли «Капеллу». Капитан Клейменов и капитан Савицкий.
– Эти фамилии мне ничего не говорят, – холодно ответил Владимир. – Если вы в самом деле так хорошо знаете «Капеллу», то должны бы знать, что мы работали исключительно под кодовыми именами. ФИО моих бывших коллег по отделу мне неизвестны.
– Вы знали их как «Бетховена» и «Глинку».
Свиридов вздрогнул, словно к нему приложили раскаленное железо.
– Вам и это известно? – пробормотал он. – Значит, в наше время грифы «Совершенно секретно» на документах с полувековым сроком законсервирования уже совсем ничего не значат?
– Сейчас не то, что раньше... Я думаю, вы успели заметить. Ведь вы всегда были в гуще жизни... не так ли, Владимир?
– Можно сказать, что и так, – холодно сказал Свиридов. – Но вот только что вы знаете о моей жизни, чтобы вот так запросто рассуждать о ней и даже разбрасываться сомнительными сравнениями?
– Впадаете в позерство, Владимир Антонович. Что я знаю о вашей жизни? Все, – Бородин подтянул к себе лежащий на столе ноутбук, раскрыл его и пробежал пальцами по клавиатуре: – Вот, пожалуйста, Владимир Антонович. Вся ваша биография тут содержится. Надо сказать, очень любопытную жизнь вы прожили.
– Еще не прожил, – холодно сказал Владимир.
– Ну... или так. Что у нас тут о вас? Родился в семье военного тридцатого сентября одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Отец, Антон Сергеевич Свиридов, полковник ВДВ (воздушно-десантные войска). Убит в Афганистане в 1982 г. Мать умерла в девяностом. Вот, пожалуйста... учился в закрытой военной высшей школе при Главном разведывательном управлении. В разведшколе – три года в общем потоке, потом по распределению попал в группу «Капелла», так называемую «группу сирот». Сюда зачислялись потерявшие родственников и соответственно «отмороженные» курсанты... благо не имели на свете никого из родных и ничего святого из вечных ценностей, – откомментировал Бородин, а потом, прогладив подбородок, продолжал: – Занимательно... но из всего последующего можно сделать только один вывод: под вывеской подготовки офицеров ГРУ, сотрудников внешней разведки высокого класса готовили элитных убийц, способных выживать в самых экстремальных условиях и, главное, работать, и работать весьма успешно.
Свиридов продолжал сидеть неподвижно.
– Стажировка в Афганистане в числе войск ВДВ, – продолжал кратко озвучивать досье Владимира Евгений Ильич. – Служба в Москве, участие в подавлении путча и расстреле Белого дома. Потом война в Чечне, где вы находились в течение двух месяцев и были отправлены в отставку в связи с ранением, а попросту вследствие чудовищной усталости и патологического нервного напряжения, накопившегося за многие годы. Расстройства памяти с элементами конфабуляции. Вот как вас жутко освидетельствовали ваши медицинские светила, – резюмировал Бородин. – Дальше – тоже интересно, но уже не так. Проживание в провинции, Среднее Поволжье, город Саратов. С девяносто шестого по девяносто девятый годы. Чем занимались и чем зарабатывали на жизнь – точно не установлено. Хорошо отслеживали, когда вас пасут спецслужбы. Хотя кое-какие данные имеются. Вы были киллером на содержании у Валерия Леонидовича Маркова, известного как Китобой. Сидели вроде как тихо, работали чисто и аккуратно. Никому связываться с вами не хотелось. Зато в прошлом, девяносто девятом, году вы набедокурили за все годы мирной жизни...
На лице Владимира появилась слабая презрительная улыбка.
– ...подозревались в причастности к убийствам высокопоставленных лиц большого бизнеса, угнали самолет и в Мельбурне... потом куролесили по всему миру... впрочем, не будем тратить время, напоминая вам о том, что вы знаете лучше меня. В этом году – тоже солидный послужной список: расправа с убийцами вашего дяди в Питере... о, не отрицайте, что вы не имеете ни малейшего отношения к убийствам главы дядиной службы безопасности Сосновского, депутата Питерского государственного собрания Савченко и еще нескольких пешек, которых даже не стоит упоминать. Не слабо, правда? Конечно, у вас есть основания поступать именно таким образом, но мерзкий Уголовный кодекс даже самую благороднейшую из вендетт подводит под все ту же сакраментальную статью о предумышленном убийстве.
Владимир передернул плечами.
– Наследство дядино вы красиво промотали, – продолжал Евгений Ильич, – мне докладывали, что мало кто умеет с таким вкусом и размахом просаживать суммы, которых любому добропорядочному человеку на всю жизнь хватит. Вы великолепный авантюрист, Владимир Антонович.
– Благодарю.
– Вы прекрасный ававнтюрист, Владимир Антонович, не сочту излишним это повторить. И оттого я не могу понять, почему вы отказываетесь принять сделанное вам предложение. Вы хотя бы представляете, какие деньги мы вам можем предложить? По сути дела...
– По сути дела, Владимир, тебе ради сохранения твоей жизни предлагают именно то, что раньше ты делал бесплатно, как говорится, во имя идеи, а потом, уже будучи частным киллером, – за куда меньшие деньги, – прозвучал негромкий хрипловатый голос за спиной Володи, и Свиридов медленно обернулся.
В двух шагах от него стоял невысокий плотный человек со смуглым ястребиным лицом, полускрытым большими дымчатыми очками в старомодной оправе.