Кай понял, что дистанцию нужно сокращать, и времени на раздумья нет. Он перекатился через плечо, уходя от возможной следующей атаки, и с рывком поднялся на ноги. Взгляд, полный решимости, был прикован к противнику. Он сорвался с места, как выпущенная стрела, стремясь как можно быстрее настичь охранника. Тот, увидев стремительно приближающегося парня, уже замахнулся своим охотничьим ножом, готовясь встретить его режущим ударом. Мускулы на его руке напряглись, лезвие описало в воздухе широкую дугу, целясь в грудь.
Но атака мужчины не удалась. Кай, словно предвидя его действия, резко изменил траекторию, уклонившись от клинка. Монтировка, описав короткую, смертоносную дугу, со свистом обрушилась на запястье охранника. Хруст костей смешался с приглушенным вскриком боли, и нож беспомощно выпал из ослабевшей руки, звякнув о бетонный пол. Охранник, ошеломленный болью и внезапностью атаки, попытался предпринять что-то еще, сжимая искаженное гримасой боли лицо, но не успевал за молниеносными движениями Кая. Холодное железо монтировки с силой врезалось ему в лицо, разбив нос и рассекая бровь.
Здоровяк, потеряв равновесие, с грохотом рухнул на пол, заливая все вокруг кровью. Но даже в таком состоянии он не хотел сдаваться. Из его горла вырвался хриплый, полный ненависти рык. Он до сих пор оставался в сознании, и в его глазах, наполненных болью и яростью, все еще читалось желание сражаться. За это самое упрямство и маниакальное рвение продолжать бой, он получил еще один сокрушительный удар монтировкой прямо в лицо. На этот раз все закончилось. Глаза закатились, тело обмякло, и он, наконец, потерял сознание, погрузившись в беспамятство. Тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Кая, воцарилась в коридоре.
После окончания боя Кай стоял посреди помещения, его дыхание сбилось, грудь быстро вздымалась, рот пытался хватать как можно больше воздуха. Адреналин гудел по всему телу. Глаза осмотрели место битвы, убеждаясь в том, что никто из противников не шевелится. «Может, уйти, пока есть возможность?» — пронеслась мысль в голове. Тяжелый, уставший взгляд направился к выходу. Оставлять все так на полпути стало жалко. Он подобрал охотничий нож, забрал ножны у поверженного и спрятал его также за пазуху.
За следующим поворотом коридор резко расширялся, открывая просторное помещение с давяще низкими потолками, не более двух метров в высоту. Воздух здесь стоял спёртый, пропитанный запахом табака, дешёвого алкоголя и чего-то затхлого — словно в этом месте годами не открывали окон.
Внутри этой бетонной коробки, окрашенной когда-то в грязно-бежевый цвет (теперь покрытом пятнами плесени и сколами), располагалась странная смесь мебели, будто собранная с разных помоек. По центру стоял массивный деревянный стол с потертой лакированной поверхностью — на нём виднелись круги от стаканов, глубокие царапины и даже несколько тёмных пятен, напоминавших засохшую кровь. Вокруг стола были расставлены три шатких стула с потрёпанной обивкой, один из которых вообще стоял на подложенных под ножку кирпичах.
У дальней стены, прямо под треснувшим экраном старого плазменного телевизора, располагались два кожаных кресла с потрескавшейся обивкой. Из одного торчали пружины, обмотанные скотчем, а на подлокотнике второго кто-то оставил следы от сигарет — аккуратные круглые ожоги, будто специально выжигавшие узор.
Особое внимание привлекала дверь в противоположном конце комнаты — массивная, металлическая, с мощной щеколдой, которая закрывалась только с этой стороны. На ней виднелись свежие царапины у замочной скважины, будто кто-то недавно пытался её вскрыть. Из-под двери тянулась узкая полоса света, а если прислушаться — можно было уловить приглушённые звуки, похожие на стоны.