— Что такое? — воскликнул я. — Тебе плохо?
Ее лицо скривилось в гримасе боли. Не помня себя от отчаяния, я обхватил ее… и вдруг понял, что держу в руках подушку.
О да. Вот это памороки. Черт, да это же подушка.
Неловко улыбнувшись, я отшвырнул ее и оглянулся в поисках Зонны. Кажется, она только что встала и пошла одеваться, чтобы пойти со мной в ресторан.
— Представляешь, что мне примерещилось… — я умолк, потому что Зонны нигде не было.
Беззвучная ударная волна вышибла мне мозг и расплескала по стенкам комнаты. Я вновь оглянулся на постель.
Зонна лежала на ней, скорченная и несчастная, как умирающий больной ребенок.
— Зонна!!!!! — закричал я и схватил ее, захлебываясь в рыданиях.
Не помня себя, я обнимал исчезающую на глазах Зонну и рыдал, поливая ее слезами.
…
— Дэл?
Сознание медленно возвращалось ко мне.
Скрипнул пол. Я почувствовал запах Креза, точнее, запах Креза и кира, и повернул к нему свое лицо, опухшее от слез.
Он разглядывал меня с жизнерадостным любопытством. Его глаза снова весело сверкали. Похоже, на Кинхаунт снова завезли кир. И в достаточном количестве.
— Что такое? — спросил он. — Кто тебя обидел? Зачем ты целуешь подушку?
Я снова посмотрел на то, что держал в руках — да, это была моя подушка, обильно политая слезами.
— Понимаешь, моя девушка, Зонна… — начал я, пытаясь собраться с мыслями, и тут мои глаза упали на плакат на стене.
С него на меня смотрела Зонна — живая, полная сил, смеющаяся, жизнерадостная.
Она шла по пляжу, и ветер играл ее прекрасными волосами.
Внизу плаката маленькими буквами было написано — «Эйва Уэст, девушка Кинхаунта 3042 года».
А на улице уже несколько месяцев как 3056-й.
Новая беззвучная взрывная волна ударила мне в голову, однако, поскольку мозг был уже расплескан по комнате, она лишь отразилась тысячеголосым эхом от стенок пустого черепа.
Услышав это эхо, мой мозг принялся вползать обратно со всех концов комнаты, скрипя и ругаясь от боли.
— Погоди… — лицо Креза озарилось. — Ты… нализался какой-то дряни… и вообразил, что девушка…
Он осторожно опустился в плетеное кресло и посмотрел на плакат.
— … с плаката… пришла к тебе в гости…
Вряд ли на моем лице было что-то написано, но Крез прочитал на нем что-то и с удовлетворением покачал головой.
— Так-так… и ты все это время с ней зажигал.
Он хлопнул себя по колену.
— Как я раньше не вспомнил! Зонна — это же так называется та хрень, та зеленая ботва, которая начала выделять капельки, которые местные запрещают лизать ни под каким предлогом. Черт, я сам чуть не слизнул. Но потом передумал. Наркотики — это не мое.
Он с сокрушением покачал головой, откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и посмотрел на меня сосредоточенным взглядом ученого, обнаружившего новый вид расстройства психики.
На мгновение его глаза остановились на полупустой бутылке зеленого шампуня, стоявшей на тумбочке.
Крез судорожно сжал кулаки, выгнулся в кресле и дико, пронзительно, истерически захохотал.
Он хохотал, а я сидел на кровати, тупо глядя на мокрую подушку… и приходил в себя… пока наконец все системы не заработали в норме.
Но в сердце моем зияла ноющая пустота.
Любовь — что это такое? Почему иногда мимолетное сонное видение, каприз отравленного спящего мозга повергает нас в переживания сладостные и желанные, которых мы годами ищем и не можем найти в обыденной трезвой жизни? Разве это не прекрасная иллюстрация к словам великого Хайди Хайдо Хайда — реальность есть бред, вызванный недостатком кира в крови?
Я встал с кровати, бросил Крезу гневный взгляд и прорычал, морщась от головной боли.
— Хватит смеяться над другом, попавшим в беду. У тебя есть уизон? Дай закурить. И пошли жрать, пока я не сожрал тебя.
Продолжая корчиться, он протянул мне уизон, и продолжал смеяться, пока я трясущимися руками одевал ставшую такой непривычной одежду.
— Беда? Какая у тебя беда, Дэл? Провалялся неделю в обнимку с призраком? Стебани еще шампунчика, несчастный влюбленный! Ха-ха-ха-ха!!!
— Этот призрак разбил мое сердце.
Внезапная мысль остановила меня на мгновение, и я взглянул на портрет Эйвы Уэст. Где она сейчас? Что она? Наверное, такая же красивая, хотя морщинки уже тронули кожу, как у спелого, слегка подсушенного октябрьским солнцем яблока. Меньше воды, больше вкуса. Я люблю зрелых женщин.
Но Эйва не была Зонной. Потому что Зонна существовала лишь в моем воображении, и уже перестала существовать. С трудом, но приняв в себя эту ядовитую правду, я закончил одеваться.