- Ух. Будь я проклят, девчуля, - произнес сверху голос, громкий и уверенный.
Я узнал его в одно мгновение. Ярость вскипела во мне. Какого черта он здесь делал? Она была моей девушкой, черт побери.
Я открыл рот, чтобы крикнуть пришедшему, что он грязный ублюдок и еще несколько отборных эпитетов.
А затем снова закрыл его.
"Теперь ты будешь вести себя хорошо. Ты не собираешься покидать этот дом. Ты не будешь шуметь. Ты не будешь кричать".
Ее слова все еще звучали у меня в ушах. Она была права. Я не собирался шуметь или кричать. Она знала, как будет лучше.
Пока я все обдумывал, наверху снова заговорили, но голоса были такими тихими, что я не видел смысла прислушиваться. Послышался тихий вскрик, и адреналин в моей крови взлетел до небес, затем я услышал шум и скрип пружин от веса девушки, брошенной на кровать.
Моя девушка.
Наша кровать.
Гребаный Джейк.
Кипя от злости, я попыталась заглушить звуки, доносившиеся от них сверху. Я сосредоточился на своей собственной боли, ревущей боли в раздавленных и изломанных суставах, которая угрожала перехватить дыхание каждый раз, когда она резко возвращалась в фокус.
Затем груда тряпья и хлама, которая вначале привлекла мое внимание, издала шум. Какой-то хриплый, дребезжащий, задыхающийся выдох.
Возможно, именно поэтому я и оказался здесь. Я ничего не мог поделать с тем, что происходило наверху, и, конечно, Кэсси знала, что делала. Но, должно быть, она поместила меня сюда по какой-то причине, и, может быть, именно по этой. Я решил выяснить, что это было.
Я подтянулся на последние несколько дюймов к куче и сел рядом с этой штукой. Протянул руку и приподнял кусок ткани. Это была не куча тряпья, это был небольшой предмет, накрытый старым грязным одеялом. Я откинул одеяло и вздрогнул.
Что это, блядь, такое?
Это был не предмет, а какое-то животное, или, по крайней мере, что-то неопределенное из плоти. Может, инопланетянин? Что бы это ни было, оно могло двигаться. Я взялся за это, чтобы подтянуть ближе. Его кожа была мягкой, эластичной и на ощупь прохладнее, чем у человека. Оно издало высокий вой с непонятным свистящим звуком.
Разглядев его в слабом свете, пробивающемся сквозь щели в потолке, я невольно издал тихий стон. Что-то в нижней части этого существа выросло и стало узнаваемым. У этой твари, живой, дышащей твари, был член.
Член, который затвердел от моего прикосновения к его коже. Как будто я отрегулировал фокусировку бинокля, меня вдруг накрыла волна узнавания, и существо стало отчетливо видно. То, на что я смотрел, не было ни инопланетянином, ни неизвестным зверем. Это были останки человека. Все еще живые останки того, что когда-то было человеком.
С пришедшим осознанием я снова уставился на него с отвращением. В нижней части этого нечто находился длинный, твердый член. Это была единственная часть существа - человека - которая была целой. Над ним находилось что-то вроде торса. Он был покрыт шрамами и буграми рубцовой ткани, как будто почти каждая его часть была разорвана, покусана, разодрана или иным образом изуродована в какой-то момент в прошлом.
В его туловище не было ничего, по чему можно было бы опознать, что это человек. Там, где должны были быть ноги и руки, подрагивали только сплющенные прижженные обрубки. Очевидно, у этого существа не было средств для самостоятельного передвижения.
В верхней части туловища находилась шея. Похоже, эта часть тела пострадала меньше всего. Это не значит, что она была неповрежденной; даже в тусклом свете было видно бесчисленное количество шрамов; но, по крайней мере, она была узнаваема.
Потом была голова.
Это слово, казалось, не подходило к той штуке, которая была прикреплена к верхней части шеи. Оно казалось дико неподходящим ярлыком для... этого.
Почти все части головы, которые можно было опознать, получили ужасные травмы. Не было ни глаз, ни даже пустых отверстий, только две ямы с плотью на дне в развалинах лица, над третьей, где, должно быть, когда-то находился нос. Боковые части головы были в основном гладкими, за исключением еще одной пары мясистых ям, которые, должно быть, были там, где когда-то крепились уши.
Ниже отсутствующих глаз и носа было единственное, что можно было хоть как-то опознать. Дыра. Настоящая дыра, которую, возможно, все еще можно было бы правильно назвать ртом. У него не было губ, и не было никаких признаков зубов или языка. Но, тем не менее, уже одного факта, что это было настоящее отверстие в передней части головы, было достаточно, чтобы сделать его несколько узнаваемым, в больном, извращенном смысле.