Надо понимать, что всё это пронеслось у меня в голове в считанные секунды. Ты ещё не успела со мной поравняться. Надо было что-то делать. Подойти, что-то сказать или пройти мимо, опустив взгляд в землю. От моего прежнего характера не осталось и следа. Я был жестоко побит судьбой и надо признать за дело. Я изменился не меньше твоего, но в противоположном русле. Стал забитым и одичалым. Но надо было уже что-то и предпринять. Ты почти поравнялась со мной.
— Привет — выдавил я из себя.
Это было произнесено настолько слабым и тщедушным голоском, будто это сказал какой-нибудь обрюзгший старик. Я действительно будто постарел в эти минуты.
— Привет — уже более уверенным голосом произнёс я.
Ты бросила на меня взгляд, чуть замедлила шаги. На секунду, на долю секунды, в твоих глазах я прочёл узнавание, но тут же вернулось равнодушие и уверенность.
— Простите, вы кто?
Я был готов поклясться в том, что ты меня узнала! Я почти ничуть внешне не изменился с давней поры. Но это слова были произнесены тобой таким властным и чужим для меня голосом, потому что твой прежний голос до сих иногда ещё звучит у меня в голове, что я совсем стушевался. Словно ты обращалась к какому-нибудь насекомому, букашке. Да я себя точно так и ощущал в то мгновение.
— Извините. Ошибся — кое-как ответствовал я, но ты уже растворилась в толпе. Я продолжал смотреть тебе вслед несколько долгих секунд.
Боже, какой же я дурак. Я не только настоящую любовь тогда потерял, я саму жизнь потерял. Ведь что я делал все эти пять лет меньше всего, так это жил! Так, перебивался кое-как, как нормальному человеку и не свойственно вовсе. И я пошёл прочь, припечатав подошвой ботинок непочатую пачку сигарет, которую бросил тут же, под ноги, под моросящий дождь — как будто единственный свидетель моего нравственного падения, с одной только мыслью — напиться. Но даже этого мне не удалось в тот день. Так всего меня трясло будто в лихорадке.
***
Я держал в руках телефон, на котором был набран её номер по памяти и не мог заставить себя нажать вызов.
Мы давно друг другу всё уже сказали. Да, многое из того было нелицеприятным. И всё же осталась какая-то недосказанность. Прежде всего вопрос, как некая навязчивая мысль, как иаворм в голове, который звучит из всех радиоприёмников, — почему мы пришли именно к этому и в чём причина? Все те доводы в пользу нашего расставания не были настоящей причиной. Я был куда хуже, когда мы только начали встречаться. Именно благодаря тебе я начал взрослеть, понимать, что такое ответственность перед другим человеком. Ответственность вообще главный признак взрослого человека. А если так, то почему же мы довели до подобного, разорвали все связи, пошли на поводу взбалмошного характера? Я каждый день задаюсь подобными вопросами и не нахожу ответа. Может у тебя есть что сказать на этот счёт?
Несколько раз я встречал тебя на улице. Но каждый раз спешно отводил взгляд в сторону. Я чего-то боялся, хотя бы и твоего равнодушия. И всегда при подобных встречах, уже отойдя на приличное расстояние, я оборачивался и долго смотрел тебе вслед, думая, что как будто одним этим заставлю тебя вдруг обернуться.
Допустим, я позвоню тебе, но что я скажу? Могу ли я вообще сказать тебе что-то такое, что заставит тебя меня выслушать? Я больше чем уверен, что ты не возьмёшь трубку, а если и возьмёшь, то исключительно ради женского любопытства. А может тебе захочется послушать мои оправдания, попытки примириться, но исключительно ради того, чтобы тем самым потешить своё самолюбие, и, как следствие, убедиться, пусть и обманчиво, в собственной своей непогрешимости против меня? Если любовь ко мне у тебя и осталась, то только самая чуть. Почему же я теперь ворошу старые угли, которые давно уже остыли и от которых теперь не будет ровным счётом никакого тепла?