Сергей поворачивается и, проталкиваясь сквозь толпу, уходит.
Вот он идет уже по другой улице, зажав папиросу в углу рта, глубоко засунув руки в карманы шинели.
Г о л о с л а к е я. Я не узнавал Петрограда. Я шел по незнакомой, враждебной стране, где люди почему-то ходят не по тротуарам, а по мостовым, где нет больше ни закона, ни права. Все было мне ненавистно в этой взбунтовавшейся черни — их грубые голоса, их лица, их одежда, их жесты. Все, все…
Мы видим, как Сергей идет по многолюдным улицам, как сидит он на скамейке в сквере, бредет по загородному шоссе, спит, свернувшись клубочком в деревенском сарае, пьет воду в избе, сидит, задумавшись, на обочине дороги и снова бесцельно бредет дальше.
Г о л о с л а к е я. В одно мгновение исчезло все, что составляло нашу великую империю. Все сдуло злым ветром революции. Ни души вокруг. Я был в каком-то странном, почти бессознательном состоянии. Я шел по улицам, меня толкали, я ничего не замечал. Куда я шел? Где был? Не знаю. Кажется, ушел из города, где-то ночевал, кажется, кто-то накормил меня. Вероятно, я был болен, иначе невозможно объяснить это состояние, эту смесь реальной жизни с каким-то бредом. На второй или на третий день инстинкт привел меня к дому Бороздиных…
У подъезда особняка Бороздиных вывешен красный флаг. Перед домом — несколько экипажей.
Швейцар открывает тяжелую зеркальную дверь, горничная принимает у Сергея шинель, папаху и проходит вперед, чтобы доложить о нем.
Отражаясь в зеркалах, Сергей поднимается по лестнице и входит в гостиную.
Навстречу ему из раскрытых дверей столовой выходит тоненькая светловолосая девушка в платье сестры милосердия — Нина Бороздина.
Сергей обнимает ее, целует.
— Слава богу… — говорит Нина. Мы очень волновались… Ирина ведь у нас — ты знаешь…
— Ее освободили?
— Да. Пойдем, успокойся. Вы будете жить у нас, мы вас никуда не пустим…
Они входят вместе в столовую.
Сергея шумно приветствует хозяин.
— С Ниной рядом садись, с Ниной! — громче, чем нужно, кричит профессор Бороздин.
Холодно кивнув ему, Сергей подходит к сестре.
Ирина целует его в щеку и усаживает между собой и Ниной.
— Бабушку пока не отпустили, — говорит Ирина, — а я, как видишь, не стала жертвой революции.
Сергей наклоняется к Нине.
— Я счастлив, что вижу тебя…
Вдруг он замечает против себя за столом, рядом с хозяином, Семена Вострикова. В первое мгновение Сергей делает невольное движение подняться, но остается на месте.
— Что делает у вас этот человек? Почему он здесь? — спрашивает Сергей.
— Кирилл привел с собой, — тихо отвечает Нина.
— Между прочим, это тот самый «товарищ», который меня арестовал… — громко говорит Ирина.
— Востриков?
— Востриков, — спокойно отвечает Семен, не делая попытки встать.
— Герой революции, — говорит Кирилл.
Г о л о с г е н е р а л а. Все, что происходило вокруг меня, было покрыто каким-то туманом. Сквозь туман я видел только ее лицо, только Ирину, только ее прозрачные глаза, ее руку, поправляющую прическу… Я был счастлив и несчастен оттого, что вижу ее…
Г о л о с л а к е я. А я видел только его, своего смертельного врага. Вся моя ненависть к революции, к черни сосредоточилась на этом солдате. Я с трудом сдерживал себя…
…Профессор Бороздин поднимается, держа в руке бокал:
— Господа, это ведь глубоко символично. Здесь, за этим столом, собрались представители разных слоев общества. Вот, так сказать, наша аристократия… Ирина Александровна, Сергей Александрович… Вот мы, грешные, интеллигенция, так сказать, мыслительный аппарат России, вот с нами простой солдат, серый герой — представитель народа… Разве это не символ новой, свободной России, разве возможно было раньше такое собрание за одним столом? Сбываются наши идеалы, господа… Я предлагаю тост за тех, чей подвиг, так сказать, и так далее, и позвольте мне от лица и прочее облобызать вас…
Все, кроме Сергея, встают, аплодируют, кричат «ура», а хозяин троекратно целует Семена.
Вслед за хозяином то же самое проделывают и остальные. Последней подходит к Семену с бокалом в руке Ирина. Побледнев, Семен отшатывается.
Однако, не замечая или делая вид, что не замечает его состояния, Ирина целует Семена в щеку.
— Видите, я не злопамятна… Смешной…
Один только Сергей мрачно сидит на месте — видно, все происходящее ему противно до крайности.
— А теперь, господа, — говорит Бороздин, — предоставим слово идейному социалисту, новому человеку с большой буквы. Я, конечно, горжусь — так сказать, родной сын… Пусть он нам скажет слово…