— Да, — говорит Сергей, — я с ними, если только эти люди существуют.
— Готовы ли вы в этот тяжелый час отдать жизнь родине, если это понадобится?
— Да, я готов.
— Я в вас не ошибся. Так вот, Нащекин, возвращайтесь в полк.
Сергей хочет возразить.
— Я знаю, я все знаю… И все-таки возвращайтесь. Подавайте руку солдатам, разыгрывайте демократа, делайте что хотите, но дайте нам этот полк. Он нам необходим. Пулеметчики — огромная ударная сила. Вырвите у врага и дайте нам этих солдат, эти пулеметы. Мы вас позовем, когда будет нужно. Слышите, Нащекин, возвращайтесь в полк.
Барон как ни в чем не бывало продолжает неторопливо подпиливать длинный ноготь на мизинце левой руки.
Какой-то генерал всхрапывает во сне.
Г о л о с л а к е я. На следующий день я вернулся в полк. Никто даже не обратил на меня внимания…
Настороженно оглядываясь, Сергей подходит к воротам казармы. Они никем не охраняются.
Во дворе казармы все ходит ходуном. Идет один из тех стихийных мартовских митингов семнадцатого года, которые в то время вспыхивали каждое мгновение всюду — на площадях, в цехах, на перекрестках улиц, в садах, в театрах, в коридорах гимназий, просто во дворах домов.
Шинели у солдат нараспашку, папахи сдвинуты на затылок, под кокардами красные матерчатые кружки, на груди красные банты.
В гущу солдатских шинелей вкраплены там и сям штатские пальто и женские платки.
Г о л о с г е н е р а л а. Мы видели, как вернулся в полк капитан Нащекин. Он, кажется, думал, что его никто не заметил…
Солдат подталкивает под локоть Семена и показывает ему глазами влево.
Семен поворачивается влево и видит стоящего в глубине двора Сергея.
— Явился… — говорит солдат. — Недобитый.
— Долой! Долой! — кричат очередному оратору.
…За столом президиума два солдата, наголо бритый вольноопределяющийся в пенсне, Кирилл Бороздин и Петренко.
Ораторы сменяются с необыкновенной скоростью. Иной успевает только вскочить на помост, крикнуть два-три слова, и его уже стаскивают вниз или отталкивает новый оратор, которому тоже удалось взобраться на возвышение.
В толпе бурно реагируют на все, что говорится. Среди слушателей то и дело возникают перебранки. Столкновения точек зрения иногда переходят в кулачные стычки.
На трибуне молодой солдат.
— …Надо решать, как жить будем, товарищи! Свободу мы завоевали, а что будем с ней делать? Вот мой вопрос.
— Товарищи, товарищи, — говорит председатель, — прошу не отклоняться от повестки. Мы должны выбрать в Совет рабочих и солдатских депутатов одного делегата. Здесь были названы кандидатуры гражданина Бороздина и гражданина Петренко. Прошу высказываться по кандидатурам.
На трибуну взбирается малорослый солдат в обмотках на хилых кривых ногах — тот, что стоял на часах в день восстания полка.
Г о л о с г е н е р а л а. Был у нас в роте солдатик со странной фамилией — Граф. Невозможно было бы придумать для него более неподходящее заглавие.
Граф снимает свою жеваную папаху и, неловко переминаясь, тонким бабьим голосом начинает речь:
— Граждане солдаты, нам говорят «слобода», «слобода». Хорошо — ладно. А как насчет царя? А? Насчет царя как? Что же мы без царя, что ли, жить будем? А?
Свист. Крики: «Долой»!
«Графу без царя, конечно, никак нельзя».
Хохот.
— Я говорю так, граждане солдаты. То мы в хомуте бегали, а теперь пораспряглись, так как бы нам ноги не растерять…
В ответ несутся крики:
— Довольно! Долой! Тащи его оттуда!
Солдатика сдергивают с трибуны, и он исчезает в человеческом море. А на его место уже бойко вскочил черноусый солдат.
— Товарищи солдаты! Наш святой долг послать в Совет такого делегата, чтобы держал одну линию с братьями рабочими…
Из толпы высовывается голова Графа на тонкой шее, и раздается его бабий голос:
— Рабочий нам не модель. Он часы отработал — ему денежки подай. А мы круглые сутки кровь проливаем.
— Долой!.. Правильно!.. Ура!
— А насчет земли как будет?
На трибуну взбирается потертый солдат-фронтовик.
— Дозвольте сказать как прибывшему с фронта. Три года гнием в окопах, и конца этой каторге не видно. Довоевались до ручки. Не хотим мы больше воевать.
— Правильно! Ура! Верно!
Председатель поднимает руку.
— Товарищи, к нам пришел представитель рабочих завода Вольфа. Предоставляю ему слово.
Николай на трибуне.
— Тут товарищи спрашивают — как жить? Вопрос законный. Мы, большевики, решаем его так: бороться за немедленный мир, за землю, за хлеб. Против эксплуататоров, помещиков и капиталистов. Так и жить. (Аплодисменты.) Предлагаю перейти к выборам. Наша кандидатура — товарищ Петренко. Вот он. Все вы его знаете. Пострадал при царском режиме…