— Что же вы собираетесь делать, если не секрет?
— Секрет, конечно. Но вы имеете право его знать. Прежде всего мы освободим царскую семью и увезем ее за границу. России нужно знамя для борьбы, и этим знаменем будет царь… Ну… ваше слово…
— Да… — тихо отвечает Ирина.
Последний аккорд… Аплодисменты.
Гости окружают Ирину.
В гостиную входит горничная.
— Барыня Ирина Александровна, вас опять спрашивает тот солдат… Я ему давеча сказывала…
— Ну что это, право? — с усмешкой говорит Ирина. — Пусть идет! Скажите, меня нет дома.
— А… знаменитый солдат Ирины Александровны, товарищ Лориган.
— Говорят, он не отходит от вашего дома!
— Как это трогательно — простой солдат…
— Гнать его в шею. Хватит. Побаловались демократизмом. Эти «товарищи» скоро сядут нам на голову.
— Господа, — говорит барон, — а почему бы нам не развлечься? Давайте, господа, оставим его наедине с Ириной Александровной и послушаем из маленькой гостиной, как дитя народа объясняется в любви. А?
— Странная идея.
— Нет, это мысль! Давайте, правда…
— Ирина Александровна, соглашайтесь.
— Мне совсем не хочется обижать этого человека…
Барон говорит горничной:
— Скажи, барыня просит. Идемте, господа, идемте…
Все выходят в соседнюю комнату.
Ирина снова садится за рояль.
Входит Семен.
Останавливается в дверях. Благоговейно слушает музыку.
Г о л о с г е н е р а л а. Каким образом угораздило меня, деревенского дурня, полюбить эту женщину? Она была марсианкой, существом из другого мира, о котором я ничего не знал. Даже теперь, через столько лет, мне стыдно вспомнить, как глупо я себя вел…
Ирина обрывает игру.
— Ну, здравствуйте, что ж вы не входите?
Она протягивает руку. Семен нерешительно подносит к губам ее руку.
— Можно?
Ирина пожимает плечами.
— Пожалуйста.
Семен жадно целует руку.
— Хватит, хватит… Садитесь. Ну, что у вас? Как вы живете?
— Плохо, Ирина Александровна, совсем плохо мое дело.
— А что?
— Да так…
Семен сидит, опустив голову. Пауза.
В щель полуоткрытой двери гости делают Ирине знаки, мол, пусть он говорит, заставьте его объясниться.
— Ну, а все-таки, — спрашивает Ирина, — что же у вас происходит?
Семен молчит.
Ирина притрагивается к его руке.
— Ну, Семен…
— Да вот, извините, из-за вас.
— Любопытно. Возьмите яблоко. Налейте себе вина…
— Благодарствую…
Пауза. Семен снова опускает голову.
— Значит, из-за меня у вас плохое настроение?
— Не шутите, Ирина Александровна, я, конечно, понимаю, какая между нами стена. Понимаю, что я вам должен казаться смешным…
— А я ведь вас и называю «смешной»…
— Нет, это вы так… да я все понимаю, если хотите знать. Понимаю, что мне давно убежать нужно и выбросить все из головы… да вот… не могу. Болезнь это, что ли… Наверно, болезнь… Время такое, а я вот… как сумасшедший…
В щелку смотрят на эту сцену улыбающиеся гости.
…Вестибюль в доме Бороздиных.
Нина Бороздина входит в вестибюль, поддерживая Сергея. Он нетрезв и с трудом держится на ногах.
— Дай, фуражку, — говорит Нина. — Это ужасно, Сережа, я больше не могу, правда…
Сергей, вдруг обмякнув, садится на ступеньку лестницы:
— Сережа…
— Ну встань, пожалуйста, я тебя прошу…
— Ну и сиди, сиди тут, «под сенью сладостной зеленого листка…».
Оставив Сергея, Нина поднимается по лестнице и входит в маленькую гостиную. Она видит столпившихся у двери гостей.
— Что случилось? — встревоженно спрашивает она. — В чем дело?
— Тсс… — ей делают знаки, чтобы она молчала, и подзывают к двери, приглашая тоже заглянуть в щелку.
Ирина с улыбкой смотрит на Семена.
— У меня урожай сегодня, — говорит она. — Второе объяснение за день. Я, кажется, имею успех.
— Что же тут удивительного. Мимо вас никто спокойно не пройдет.
— Смотрите-ка, вы научились говорить любезности.
Семен порывисто хватает Ирину за руку и горячо, быстро говорит:
— Слушайте, пусть вам это ни к чему, пусть я не должен ничего говорить, но не могу, понимаете — не могу. С ума сошел… Я думал, знаю жизнь… три года смерть вот так, рядом… сколько крови, сколько горя видел… Видел, как герой в труса оборачивался и как трус товарища из огня тащил, видел, как народ обманывали и как революция закипала, думал, все мне ясно — куда идти, зачем, чего искать в жизни… А тут вдруг — вы. И все — к черту. Вдруг нет ничего на свете, кроме вас, кроме этих вот рук ваших, кроме глаз ваших и вашего голоса. Я только ищу, как увидеть вас… И ведь знаю, понимаю; что это глупее глупого, что добром оно для меня не обойдется… все равно, видно, был солдат — кончился…