— Где комбриг?
— Вон там или в штабе.
Котовский поднимается, идет на голоса.
К о т о в с к и й. Я здесь. В чем дело?
Р а з в е д ч и к (соскакивает с коня). У Гнилой реки обнаружен противник. Тысяч больше двух. Сюда, на нас надвигаются.
К о т о в с к и й. Кто такие?
Р а з в е д ч и к. Вот чего не разобрал, того не разобрал, товарищ комбриг. Може, петлюровцы, а може, деникинцы.
К о т о в с к и й. А не Махно?
Р а з в е д ч и к. Може, и Махно. Кто их разберет? Особенно приблизиться не пришлось. Пушки у них есть — не то четыре, не то шесть. Полк кавалерии. Обоз, я вам скажу, большущий.
К о т о в с к и й. Трубите подъем.
Занимается рассвет.
Бригада Котовского останавливается на холме на опушке леса. Впереди расстилаются поля, перерезанные небольшой речкой. На полях, до самого горизонта, скирды хлеба. Вдали на дороге поднимается пыль.
Н и к о л а е в. Вон они. (Смотрит в бинокль.) Да…
Котовский тоже смотрит в бинокль, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону.
— Все-таки хотелось бы когда-нибудь узнать правду — была ли в действительности за тысячу двести лет до рождества Христова Троянская война, или это только легенда.
Н и к о л а е в (опускает бинокль). Почему это вас сейчас заинтересовало?
К о т о в с к и й (продолжая смотреть в бинокль). Я подумал — насколько человеческая мысль долговечнее самого человека. Сколько поколений сменилось за эти три тысячи лет, сколько раз истлевали их кости и превращались в землю, и снова земля рождала пищу для новых поколений, а вот короткая и бесплотная мысль вспыхнула на мгновение в черепной коробке какого-то древнего грека, и эта мысль летит через века, и сегодня она поможет нам, Красной Армии, разбить врага… Бедный грекус, он и не подозревал об этом!
Н и к о л а е в. Троянский конь!
К о т о в с к и й. Правильно, товарищ начальник штаба, троянский конь. Не буквально, конечно, но кое в чем повторим греков…
Х а р и т о н о в. Нет-нет, смотришь, и образование тоже может пригодиться!
Друзья засмеялись.
К о т о в с к и й. А ты думал!
Бригада спешивается. Коноводы отводят лошадей в лес.
К о т о в с к и й. Помните, товарищи, каждый боец — сам себе командир. Каждый будет действовать на свой страх и риск. Противника надо пропустить и потом уничтожить!.. Желаю успеха.
Котовцы спускаются с холма и рассыпаются по полю.
То же поле. Не видно ни души. Солнце стоит уже высоко. К лесу приближаются войска. Полки проходят по дороге, бегущей среди поля.
На поле скирды хлеба. Вдруг раздается оглушительный свист, и со всех сторон, сзади, с флангов и впереди, из скирд выскакивают котовцы и бросаются на растерявшегося противника.
Котовский ведет бойцов в атаку с одной стороны, Крешюн — с другой, Дембу — с третьей. Из-за реки боец поливает из пулемета противника, скапливающегося у перехода, на мостике.
Вдруг боец падает… второй номер, не успев даже заменить его, падает тоже. Пулемет молчит.
Нахлестывая коней, противник начинает перебираться через реку. Харитонов бросается к пулемету, ложится и дает очередь.
На переправе падают убитые.
По Харитонову открывают стрельбу. Вокруг него свистят пули. Но пулемет продолжает отгонять противника от переправы.
Вдруг Харитонов отпускает ручки…
Усеянное трупами поле. Вдалеке маленькие группы котовцев преследуют одиночных всадников.
Бой был тяжелым. Это видно по утомленным, потемневшим лицам, по согнутым спинам, по разодранной в бою одежде, забрызганной и испачканной. Бойцы, едва держась на ногах от усталости, подбирают раненых.
В стороне, толкая друг друга и пробиваясь вперед, толпятся красноармейцы.
Г о л о с а. Ну как?
— В плечо.
— Навылет?
— Пусти.
Над комиссаром вместе с Ольгой склонился Котовский. Ольга разрезает гимнастерку у плеча, над раной. Харитонов открывает глаза.
К о т о в с к и й. Больно, Тихоня?
Х а р и т о н о в. Нет.
К о т о в с к и й. Храбришься?
Х а р и т о н о в. Ну, немножечко больно.
К о т о в с к и й. Ты не думай, я в этих делах понимаю, рана несерьезная.
Х а р и т о н о в. Да я не беспокоюсь.
К о т о в с к и й. Ну, знаешь, это ты не ври. Только я тебе говорю — рана пустяковая. Постойте, Оля, я его отнесу. Бери меня за загривок. Вот так. Поехали.
Бережно поднимает комиссара и несет его к тачанке. Укладывает друга на солому, подкладывает свернутую шинель ему под голову.