— Товарищ Жуков, он прекрасно все понимает, — резко обрывает его Рутковский. Поворачивается к рабочим, к цеху и громко спрашивает: — Товарищи! Здесь есть эсеры?
Цех молчит.
Ж у к о в. Или м-меньшевики?
Цех молчит.
— Ну, чего молчите? — откликается молодой рабочий. — Есть у нас такой народ… и эсеры и меньшевики. Пойдем покажу…
Он проходит по цеху и останавливается возле старика токаря:
— Земляки пришли.
Рутковский подходит к старику вместе с Жуковым и адъютантом.
— Вы член партии социалистов-революционеров?
Старик аккуратно останавливает станок, вытирает руки, поправляет очки.
— Записывался, — неохотно отвечает он.
— Я — Рутковский… Как сознательный член партии социалистов-революционеров, вы должны подать вашим товарищам пример. Винтовка вам сейчас не нужна. Она нужна фронту, я предлагаю вам… я прошу вас — сдать винтовку.
Старик молчит. Как можно мягче Рутковский спрашивает:
— Ну, скажите, зачем вам винтовка? Ну, зачем?
— Пригодится… — с мрачной неопределенностью отвечает старик.
Стараясь сдержать охватившее его негодование, Рутковский продолжает:
— Вы Временному правительству подчиняетесь?
— Временному правительству? — Старик оглядывает Рутковского. — Прошу прощения, не так, чтоб очень…
Рутковский бледнеет от негодования. Его сменяет Жуков.
— Но Ц-центральному исполнительному к-комитету вы подчиняетесь? — строго спрашивает он.
— То есть, вам?
— Да…
— Нет… — решительно заявляет старик.
— Виноват, — еле сдерживаясь, говорит Рутковский. — Но тогда выходит, что вы вообще никому не подчиняетесь?
Старик пожимает плечами.
— Почему не подчиняемся? Кому надо, тому подчиняемся.
— Но кому?.. — уже кричит Рутковский. — Кому именно вы подчиняетесь?
Старик молчит.
— Я вас спрашиваю. Кому конкретно?
Старик потерял терпение.
— Вот что… катись ты отсюда! Чего привязался?.. Ребята, чего он ко мне пристал?
Рутковский в бешенстве.
— Господин поручик, возьмите винтовку.
Поручик делает шаг вперед и берет винтовку. Старик с неожиданной яростью толкает его в грудь, поручик летит через проход и падает.
— Сигнал! — приказывает Рутковский.
Второй адъютант свистит. В цех входит отряд юнкеров.
Р у т к о в с к и й. Изъять все оружие.
Офицер подносит руку к козырьку, но неожиданно Матвеев берет его руку и опускает ее вниз:
— Тихо, господа, тихо… — спокойно приказывает он и подает знак.
Раздается пронзительный вой сирены.
Мгновенно со всех сторон поднимаются вооруженные рабочие. Грозный гул прокатывается по цеху. В ворота вбегает еще народ. Окружают отряд юнкеров. Сирена смолкает.
— Вот что, гражданин Временное правительство, — мягко говорит Матвеев. — С оружием в цех входить нельзя. И вообще посторонним здесь быть воспрещается. Народ у нас горячий, работа нервная, могут зашибить вас… до смерти… Так что… вы бы вышли отсюда…
Рутковский несколько секунд стоит молча, потом, оглянувшись и оценив соотношение сил, резко поворачивается и идет к выходу.
— Шагом марш! — торопливо вполголоса командует адъютант, оглядываясь на Матвеева.
Юнкера уходят вслед за Рутковским. Им вслед несется свист. Юнкера ускоряют шаг. Потом бросаются бежать.
Громовой хохот сотрясает цех, отдается под перекрытиями, заглушая все заводские шумы.
Смеется Ильич.
— Так и ушли?
— Так и выкатились, — смеясь, отвечает Василий.
— Гм… очень хорошо… Очень, очень хорошо… Кто был от Петроградского комитета?
— Громов…
Ильич потирает руки.
— Отлично. Чаю не хотите? Напрасно. Посмотрите, какой у нас прекрасный чай… Где только Анна Михайловна его раздобыла. Чудеса!.. Карту давайте. Карту Питера принесли?
Быстро разворачивает карту, поданную ему Василием.
— Владимир Ильич… Подозрительное дело…
— Что?
— Карту-то едва достал. Последняя. Приказчик говорит, сегодня пятьдесят штук продал. Я эту прямо из-под носа у одного дядьки выхватил.
— Наш «дядька»?
— Вот именно, что нет… очень подозрительно.
— Гм… гм… понимаю…
— Тоже готовятся, значит…
Ленин быстро проходит по комнате раз, другой, потом, улыбнувшись, останавливается перед Василием.
— А глаза у вас стали острые… Раньше бы небось сказали: «ничего интересного».
Василий просиял.
— Так, так и надо, товарищ Василий. Теперь вся Россия стала…
И Ленин делает жест, показывая сжатыми кулаками, как сейчас столкнулись лбами два лагеря в стране, расколовшейся в громе классовых битв.