В этот момент до Ильича доходит брошенная ранее записка. Он разворачивает ее, продолжая говорить:
— Переход от капитализма к социализму есть самая сложная, в высшей степени трудная борьба. Наша революция вызывает содрогание империалистических классов…
Ильич читает записку.
— Вот, товарищи, очень кстати: поступила записка. — Он высоко поднимает записку. — Послушайте, что здесь написано… «Власть вы все равно не удержите. Шкуры ваши натянем на барабаны».
Гул. Рев возмущения.
— Спокойно, товарищи, — говорит Ильич. — Я вижу — это писала не рабочая рука. Вряд ли написавший эту записку осмелится выступить здесь…
Шум. Крик. Голоса:
— Пусть попробует!
Ленин поднимает руку:
— Я думаю, товарищи, что он и не попробует.
Смех.
— Когда происходит революция, — говорит Ленин, — когда умирает целый класс, дело происходит не так, как со смертью отдельного человека, когда умершего можно вынести вон. Когда гибнет старое общество, труп этого буржуазного общества, к величайшему сожалению, нельзя заколотить в гроб и положить в могилу. Он разлагается в нашей среде, этот труп гниет и заражает нас самих!.. Он смердит! — гневно восклицает Ильич, потрясая запиской.
Рев наэлектризованной массы, громовые аплодисменты.
Двор завода. Глухо доносятся аплодисменты. Во дворе машина Ленина. За рулем шофер Гиль.
К машине подходит Каплан.
— Кто выступает? — спрашивает она.
Гиль бросает на нее косой взгляд.
— Не знаю.
— А кого привез?
— Оратора какого-то, почем я знаю…
— Шофер, а не знаешь!
Каплан отходит. У двери цеха ее ждет Новиков:
— Он здесь…
Ильич на трибуне заканчивает речь:
— Тройная бдительность, осторожность и выдержка, товарищи! Все должны быть на своем посту. Не может быть успешной революции без подавления сопротивления эксплуататоров!.. Мы гордимся, что делали и делаем это!..
Каплан и Новиков стоят в задних рядах.
— Как кончит — сразу выходи, — тихо говорит Новиков. — Я постараюсь задержать толпу…
Каплан едва заметно наклоняет голову.
Ильич взмахивает рукой.
— Пусть хнычут дрянные душонки и бесится буржуазия! Удержать Советскую власть, удержать и закрепить победу трудящихся над помещиками и капиталистами можно только при строжайшей железной власти сознательных рабочих! Помните, товарищи рабочие: у нас один выход — победа или смерть!
Загремели овации. Тысячи рук тянулись к Ильичу. Тысячи лиц были обращены к нему.
Ильич взял свою кепку, надел пальто, спустился с трибуны.
Стена аплодирующих рабочих разомкнулась, пропуская его.
Ильич шел по узкому проходу, провожаемый гулом восторга, он глазами отыскивал кого-то.
Вспыхнул «Интернационал».
запели сотни голосов.
— Товарищ! — крикнул Ильич, сквозь гром аплодисментов и звуки гимна обращаясь к женщине, задавшей ему вопрос. — Вы, кажется, спрашивали насчет реквизиции хлеба?
Смущенную женщину подталкивали к Ильичу.
Ильич жестом подозвал ее.
Гремел «Интернационал».
Ильич шел рядом с женщиной, объяснял ей что-то, неслышное за «Интернационалом».
Он наклонил голову, вслушивался в ответ женщины.
Восторженная толпа, смыкаясь, катилась за ними.
Ильич поднялся по узким ступенькам и вышел из цеха.
Вдруг давка, замешательство.
Чей-то крик:
— Не напирай, не напирай, товарищи! Дайте выйти товарищу Ленину!..
Новиков упал, преграждая дорогу толпе.
Веселый Ильич, окруженный группой женщин, шел по двору завода. Он отвечал женщинам. Шутил, смеялся. И милая его улыбка освещала окружающих.
Гиль завел мотор, открыл дверцу машины.
Гремел «Интернационал».
Ильич протянул руку. Он прощался с женщинами.
Садилось солнце. Последние его лучи играли на лице Ильича. Он щурился — солнце било прямо в глаза, мешало…
В эту минуту за спиной Ленина, из-за плеча одной из женщин, показалась рука с револьвером.
Гремела песня…
Грянул выстрел.
Толпа колыхнулась и замерла.
Раздался крик.
Еще выстрел. Еще.
Гиль выскочил из машины.
Каплан выстрелила четвертый раз почти не целясь, швырнула браунинг под ноги Гилю и бросилась бежать.