Профессор разводит руками.
— Будем надеяться на силы его могучего организма…
— Хорошие вести?.. — как бы про себя, негромко произносит доктор Обух.
— Да, пожалуй, — поняв его мысль, говорит профессор. — Пусть ему сообщат что-нибудь, что считается у вас хорошим известием.
Василий переглядывается с Обухом.
— Может быть, просто… как бы сказать…
Обух не договаривает.
— Нет-нет. Лгать нельзя, — отвечает Свердлов на недосказанную мысль. — И все равно он не поверит… Пойдемте со мной.
Он выходит с Бобылевым.
Сестра приоткрывает дверь из комнаты Ленина.
— Кровохарканье, — тихо говорит она.
Врачи быстро идут к Ильичу.
Василий подходит к закрывшейся за ними двери и, напряженно вслушиваясь, ждет.
Явственно в мертвой тишине раздается глухой стон.
Не в силах больше сдерживаться, Василий садится, закрывает лицо руками.
Плачет.
В углу Надежда Константиновна. Она сидит молча, выпрямившись, бледная и суровая.
Василий смущенно вытирает слезы.
— Простите… Надежда Константиновна…
Стучат ключи телеграфных аппаратов, ползут узкие белые ленты.
Свердлов и Бобылев на прямом проводе перебирают телеграфные ленты, читают.
Со всех фронтов ежечасно, ежеминутно запрашивают о состоянии здоровья товарища Ленина. Вся великая Красная Армия, ее бойцы, командиры жили в эти дни скупыми строчками бюллетеней.
Свердлов откладывает телеграфные ленты и диктует телеграфисту:
— Передайте всем… Положение очень тяжелой… пульс плохой… Началось кровохарканье…
Тяжело опираясь на стол руками, диктует трагические слова Свердлов.
Стучат, стучат, стучат, перебивая друг друга, телеграфные аппараты…
НА ПОДЛЫЙ ВЫСТРЕЛ ВЗБЕСИВШИХСЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИОНЕРОВ, НА РАНЕНИЕ ВОЖДЯ МИРОВОГО ПРОЛЕТАРИАТА, ГЕНИЯ РЕВОЛЮЦИИ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА ЛЕНИНА СОВЕТСКИЙ НАРОД ОТВЕТИЛ НАСТУПЛЕНИЕМ НА ВСЕХ ВОЕННЫХ ФРОНТАХ. ИЗМУЧЕННЫЙ ЧЕТЫРЕХЛЕТНЕЙ ВОЙНОЙ, ГОЛОДОМ, ИНТЕРВЕНЦИЕЙ НАРОД ПОДНЯЛСЯ, ГОРЯ ВЕЛИКИМ ГНЕВОМ, И СТРАШЕН БЫЛ ЕГО ГНЕВ.
Ночь. В комнате полумрак. Неяркая лампочка освещает стол, накрытый белым.
Поблескивают хирургические инструменты.
ЛЕНИН БОРОЛСЯ СО СМЕРТЬЮ.
В комнате Надежда Константиновна, доктор, Василий. Он стоит в ногах кровати, не спуская взгляда с Ленина. Лицо Ильича мертвенно бледно, черты обострились. Тяжелая одышка колеблет грудь.
Начинается гроза.
Доносятся далекие раскаты грома.
Ильич на мгновение раскрывает глаза, затуманенные болью.
— Почему… мне не несут… сводки с фронтов? — говорит он, стараясь побороть одышку, но страшная усталость снова опускает его веки.
Пауза.
— …Не говорите Наде ничего… я сейчас встану… Отойдите, Феликс… Эдмундович… Вы видите… Надо быть осторожнее… Отойдите… Не угодно ли вам беречь себя… Они мстят…
Ильич бредит.
Доктор подходит к сестре.
— Камфару…
Близкий удар грома. Яркая молния освещает комнату.
— Нужно как можно… скорее брать Симбирск… хлеб… могут сжечь… пора встать…
Ильич затихает.
Слышно его тяжелое частое дыхание.
Начинается дождь. Он шумит все сильнее и сильнее.
Удары грома становятся глуше. Ветер колотится в окно.
Дверь приоткрывается.
Ленин прислушивается к голосам за дверью.
— Кто это? Кто там пришел?
— Лежи, лежи спокойно… — отвечает Крупская. — Там никого нет.
Ленин слушает.
— Горький пришел. Это Горький. Пустите его. Алексей Максимович… Надя, позови Горького, это его голос.
— Тебе кажется, Володя. Там никого нет. Это дождь.
Ленин пытается подняться.
— Горький… Пусть войдет.
Надежда Константиновна и Василий переглянулись.
Василий выходит.
Тихо открывается дверь.
Горький.
Он подходит к постели Ильича. Садится рядом.
— Где же Алексей Максимович? — шепчет снова в забытьи Ильич. — Почему он не идет…
— Я здесь… — тихо говорит Горький.
Но Ленин не слышит его.
— Почему… он не идет ко мне… Алексей Максимович…
— Владимир Ильич… — Незаметно утирает слезу Горький.
Но вот Ильич открывает глаза. Сознание вернулось к нему. Он видит Горького.
— Алексей Максимович… дорогой Горький… Вот вам и решение нашего спора…
Легкая тень улыбки появляется в усталых глазах Ильича.
— Нет, мы не были суровы — вот мне и досталась пуля…
Горький наклоняется к Ленину.