— На фронт, Евдокия Ивановна.
— На фронт? Господь с тобой… перекрестить тебя разве… да ведь ты такой…
— Такой, Евдокия Ивановна, такой… Владимир Ильич у себя?..
Осторожно приоткрыв дверь, Василий на цыпочках входит в кабинет Ленина. Ильич спит в кресле. Книга лежит у него на коленях.
Несколько мгновений Василий стоит молча, боясь пошевелиться и смотрит на Владимира Ильича. Наконец, Василий поворачивается и осторожно приоткрывает дверь. Дверь тихонько скрипнула, но этого оказалось достаточно, чтобы Ильич проснулся.
— Товарищ Василий!.. — говорит он. — Как хорошо, что вы зашли проститься… Я уж боялся, что так уедете… Садитесь, дорогой… вот и пришло время расставаться… что делать. Лучшие из лучших идут туда… нас заставляют защищаться… дайте мне вашу руку и помните — я очень хочу вас еще увидеть, очень…
Снова скрипнула дверь. Входит Бобылев.
— У прямого провода ждут…
— Я передам телеграмму… — говорит Ленин. — Посидите, пожалуйста.
Ленин вышел в коридор Совнаркома.
Навстречу ему шел работник Совнаркома. Увидав Ильича, он остановился и вдруг побежал обратно.
И пока Ленин проходил расстояние, отделяющее дверь его квартиры от телеграфного аппарата, отворялись двери и в коридор выбегали совнаркомовские работники.
Когда Ленин остановился у аппарата и оглянулся, весь коридор был заполнен улыбающимися ему людьми.
— Можно, — сказал телеграфист.
— «Военсовет, Командующему фронтом», — начал диктовать Ленин.
Люди смотрели на своего Ильича, вернувшегося к работе. Ленин стоял у телеграфного аппарата.
— «Передайте всем революционным войскам фронта, — продолжал диктовать Ильич, — что Советская Россия с восхищением отмечает их подвиги. Держите красные знамена высоко, несите их вперед бесстрашно, искореняйте контрреволюцию беспощадно…».
Ленин наклонился к телеграфисту.
— «И докажите всему миру, — продиктовал он, — что социалистическая Россия непобедима!»
И, как бы в ответ на слова, Ильича, зазвучала торжественная музыка. Вооруженный народ поднимался на защиту молодой своей республики. Вся Советская земля поднималась в ответ на призыв Ильича.
Смятые страшным ударом, бежали белые полки; бросая оружие, в ужасе и смятении бежали враги.
Великая Красная Армия неудержимо двигалась вперед, чтобы смести с лица Советской земли всех, кто станет на пути народа, кто дерзнет поднять руку на самое дорогое, что есть у народа, — на его свободу!
Неудержимо двигалась вперед Красная Армия!
1938 г.
ДВЕ ЖИЗНИ
Действие сценария «Две жизни» развивается в Петрограде между февралем и октябрем 1917 года.
Но «Две жизни» не историко-революционный сценарий, и автор не ставил перед собой задачи исчерпывающе отобразить в нем исторические события, которые совершались в это насыщенное великими социальными потрясениями время. Задача автора неизмеримо скромнее. Вниманию читателя предлагается кинороман, повествующий о двух человеческих жизнях, о двух судьбах, в которых отразились события великого 1917 года.
Рассказ ведется от имени двух действующих лиц — бывшего солдата, ныне советского генерала в отставке, и бывшего капитана царской армии, аристократа, ныне лакея во французском ресторане.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Французский портовый город. У стенки стоит большой белый теплоход. По трапу спускаются люди.
СЛУЧИЛОСЬ ТАК, ЧТО В ДЕНЬ, КОГДА НАША СТРАНА ПРАЗДНОВАЛА ГОДОВЩИНУ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, В ЮЖНЫЙ ФРАНЦУЗСКИЙ ГОРОД ПРИБЫЛ СОВЕТСКИЙ ТУРИСТСКИЙ ТЕПЛОХОД.
Четыре пассажира, сойдя с трапа, направляются в город.
В одном из них — старом человеке, — несмотря на штатский костюм, можно угадать военного: чувствуется выработанная десятилетиями выправка. Глаза у старика посажены глубоко, взгляд острый, внимательный, скулы резко выступают. Неровно срослась рассеченная бровь.
— Что будем делать, товарищ генерал? — обращается к нему один из молодых спутников, белобрысый юноша в светлом костюме.
— Такой день нужно отметить как положено, — отвечает генерал. — Зайдемте.
Они входят в небольшой ресторан, расположенный на улице, ведущей круто вверх — в город.
За столиками сидят люди разных национальностей, разных рас — французы, англичане, негры, малайцы.
Русские занимают столик у окна. Отсюда хорошо виден теплоход, стоящий у пристани.
Сутулый старичок гарсон, ловко и элегантно проведя салфеткой по совершенно чистому столу, кладет перед посетителями меню. Все его жесты по-лакейски быстры, ловки, бесшумны, он готов каждое мгновение угодливо-профессионально улыбнуться, но при всем этом сохраняет нечто вроде внутреннего достоинства.