Оправляя портупеи, сдвигая назад кобуры, поспешно входят офицеры в штаб к командиру полка.
Г о л о с г е н е р а л а. У командира нашего было прозвище «крокодил». Это был черствый, бессердечный, злобный человек, который бил солдат. Его единодушно ненавидел весь полк.
— Господа офицеры, — жестко говорит командир полка, — преступные элементы подняли в Петрограде восстание. Я получил приказ немедленно подавить бунт. Наступил час грозных испытаний. Надеюсь, мне не нужно напоминать вам о долге перед царем и отечеством. Приказываю вывести полк и ждать моих распоряжений. Вы свободны… Прапорщик Бороздин, потрудитесь остаться.
Офицеры выходят. Перед командиром остается Кирилл Бороздин — молодой офицер с ярким румянцем во всю щеку.
— Настроение солдат вам известно?
— В общих чертах, господин полковник.
— Вы со своей командой расположитесь позади наших рот. В случае надобности по моему сигналу откроете огонь из пулеметов.
— По своим?
Кирилл растерянно смотрит на командира.
— Сигнал — мой выстрел из револьвера, — говорит полковник. — Вам все ясно?
— Да… да. Так точно, все ясно.
— Ваше происхождение и воспитание дают мне право рассчитывать на вас, Кирилл Николаевич. Я знаю, вы человек чести. Положение катастрофическое. Волынский полк изменил государю и перешел на сторону бунтовщиков. Россия на краю пропасти. Если наши солдаты проявят колебание, у нас нет иного выхода… С богом, идите, дорогой, идите…
Откозыряв, Кирилл выходит от командира полка.
В коридоре он сталкивается с капитаном Нащекиным.
— Что с тобой случилось? — спрашивает капитан. — На тебе лица нет.
Кирилл, оглянувшись, шепчет что-то на ухо Сергею Нащекину, и тот вдруг начинает хохотать.
— Перестань, — сердится Кирилл, — что тут смешного, не понимаю.
Они идут к выходу. Сергей берет Кирилла под руку.
— Нет, как хочешь, это смешно. Нашел старик кому дать такое поручение…
— Тише… — Кирилл испуганно оглядывается.
— …социалисту-революционеру, будущему вождю народа! — насмешливо говорит Сергей.
— Тише, тише…
— Становись! — слышится команда во дворе.
Во всю ширину улицы, от дома до дома, движется демонстрация. Красные знамена бьются на ветру. Навстречу снегу и ветру наклоняют демонстранты плакаты, с трудом удерживая их за древки: «Хлеба!», «Хлеба!», «Хлеба!», «Земля и воля!», «Долой самодержавие!», «Долой немку!», «Долой кровопийцу царя!», «Алису к Распутину!», «Долой войну!» — и снова «Хлеба!», «Хлеба!», «Хлеба!»
В море барашковых шапок мелькают котелки, картузы, шляпы, студенческие фуражки, темные платки женщин.
Женщины изможденные, худые. В первом ряду семенит курносая курсистка — маленькая, неловкая. Узкая юбка мешает ей идти в ногу. По бокам широко шагают мальчишки, стараясь не отстать от демонстрации. Демонстранты поют «Марсельезу»…
Длинной серой змеей выползает из ворот казармы колонна солдат. Офицеры разводят их на «исходные позиции», перегораживая улицу.
Демонстрация останавливается. Смолкают поющие. Тишина.
Раздается дробный цокот подков — на горячем, часто перебирающем ногами жеребце выезжает полковник.
Разделенные «ничейным» пространством — булыжником площади — стоят друг против друга рабочие и солдаты. Напряженно застыли и солдаты в строю, и офицеры, и демонстранты.
Г о л о с г е н е р а л а. Наискосок от нашей казармы помещалась большая швейная мастерская «Русалка». Работало там этих «русалок» душ пятьдесят.
…Над входом в подвал вывеска: голая, грудастая баба с зеленым чешуйчатым хвостом строчит на швейной машине. Из подвала выходят женщины.
Мастерская оказалась на «ничейной» земле, и швеи останавливаются, увидев застывшую толпу рабочих с одной стороны и застывший строй солдат — с другой.
Г о л о с г е н е р а л а. С «русалками» у нас давно завязалось знакомство. Мы всех их знали, а особенно одну — была у них отчаянная бабенка, грубиянка и известная скандалистка Нюшка Никитина…
…Нюша стоит среди женщин. Она, видимо, работала и выскочила, едва успев одеться. Привычным профессиональным движением закалывает она иголку в жакет и заматывает вокруг нее нитку.
…Полковник незаметно оглядывается. Позади солдатских колонн установлены пулеметы. Кирилл Бороздин застыл на черном коне.
Полковник поворачивается к толпе, и тишина разрывается его хриплым, громким голосом:
— Господа! Предлагаю! Разойтись! Прекратить! Беспорядки!
Он выбрасывает одно за другим отдельные, обрубленные слова, и они летят над замолкнувшей площадью.