— Стой!
Сергей судорожно хватается за обрывки ремня.
— Оружие… отдайте оружие! — кричит он и вцепляется в грудь оказавшегося рядом Семена. — Отдай оружие, негодяй!
— Вот тебе оружие! — Семен ударяет его прикладом, и Сергей падает.
На мгновение Семен останавливается над ним.
Г о л о с г е н е р а л а. В сущности, я не испытывал никакой вражды к капитану Нащекину. Просто он стал у нас на дороге, и я его ударил.
Семен, увлекаемый другими солдатами, бежит дальше.
Кирилл Бороздин эффектным жестом вскидывает саблю.
— Кому дорога свобода — за мной!
А солдаты бегут уже через площадь на выручку к рабочим. Открывая на ходу стрельбу, бросаются они на жандармов.
— Ура-а-а-а! — несется над толпой.
…Ротмистра стаскивают с лошади. Он исчезает внизу, в толпе. На мгновение в этом месте образуется завихрение. Толпа движется дальше. Жандармы пытаются спастись бегством, но их перехватывают, сбрасывают с коней.
— Нюшка, Фроська! — кричат солдаты. — Давайте к нам!
Нюша и Фрося идут через площадь к солдатам.
Кажется, что вся площадь теперь кричит «Ура-а-а!». Рабочие братаются с солдатами.
Снова взлетают над толпой красные знамена.
И только часовой у ворот казармы — малорослый солдатик в обмотках на кривых ногах — как стоял все время, так и стоит.
— Пошли, браток, — обращается к нему длиннорукий Петренко, — хватит тебе, настоялся…
— Не подходи! — вскидывает винтовку часовой. — Не приказано!
— Вот дура! Не видишь, что делается…
— Не подходи… — тупо твердит часовой. — Не приказано подходить…
— Тьфу, дура, заладил!.. Ну и стой на здоровье.
Петренко отходит от него и подает команду:
— Становись!..
Кирилл, поднявшись в стременах, поворачивается назад к полку:
— В бой за свободу, шагом марш!
Петренко снизу вверх насмешливо смотрит на восторженного прапорщика.
Нестройно двинулись солдаты.
Перед воротами казармы на снегу трупы полковника и бородатого солдата да упавший ничком капитан Нащекин.
Часовой недоуменно обводит взглядом опустевшую площадь.
А толпа рабочих и солдат буйно движется вперед. Развеваются знамена на ветру. Кричат с плакатов лозунги: «Долой царя!», «Хлеба!», «Долой войну!»
В окнах домов виднеются приплюснутые к стеклу испуганные, недоумевающие лица обывателей.
Жмутся к стенам перетрусившие дворники. Из иных домов выходят жители, присоединяются к демонстрантам.
Все шире, все мощнее людской поток, все сильнее клокочут человеческие водовороты. То стрельба, то звон разбитого стекла, то свисток, то чьи-то крики сопровождают это движение, и каждый раз все покрывается нестройными, но мощными звуками «Марсельезы». А на фоне человеческих голосов звучит многопланово разработанная музыка «Марсельезы» как симфония восстания, как гимн победившей революции.
Мы видим лица, полные ненависти и вдохновенья, счастья и отваги, лица, которые никогда, ни в какое другое время немыслимы такими — освещенные огнем революции, восторженные лица освободившихся от рабства людей.
Может быть, это рабочие и работницы, курсистки, солдаты, студенты или булочники, но в них видится уже нечто большее, чем просто конкретный человек, — очищенные от бытового, частного, они представляются нам образами восставшего революционного народа.
Петроград — бушующий океан революции. Хлещут, взмываются валы океана — нет для него больше берегов.
Г о л о с г е н е р а л а. Невозможно описать чувство, которое охватило наших солдат. Это было соединение счастья свободы со счастьем разрушать, крушить, уничтожать все ненавистное, все, что веками угнетало народ.
Мы видим, как сбивают двуглавых орлов и царские вензеля с домов, с вывесок, с садовых решеток. Как сыплются неожиданно в толпу пулеметные очереди с крыш, как люди вламываются в дома и вытаскивают с чердаков полицейских, как силой отрывают одного из них от пулемета и швыряют с крыши пятиэтажного дома, как разбивают булочную, возле которой стояла длинная очередь, как торопливо, дрожащими руками укладывают вещи в одном буржуазном особняке и вывешивают красные флаги в другом, как носится старенький, восторженный интеллигент в пенсне по улице, целует всех встречных и кричит: «Христос воскресе!», как поджигают охранное отделение и выбрасывают на улицу тучи бумаг, как втыкают два красных флага в каменные руки памятника императрице Екатерине.
— Держи…
Зоркий глаз солдата заметил — у закутанной в платок женщины мелькают из-под юбки сапоги.