— Держи ее!..
И вот уже сорван платок, и из-под него появилась усатая физиономия околоточного.
Так в мундире и женской юбке его и вталкивают в группу городовых — их набралось уже несколько десятков…
— Бей фараонов! — кричат вокруг.
Солдаты образовали кордон вокруг городовых, но толпа рвется сквозь этот кордон. Больше всего свирепствуют женщины. Они плюют в полицейских, и те идут под конвоем, окруженные бушующей ненавистью.
Солдат Петренко взбирается на фонарный столб и, охватив его длинными ногами, срывает свободной рукой фуражку с головы.
— Товарищи! — кричит он. — Идем к тюрьме! Освободим наших братьев из царского застенка!
Его слова встречают криками одобрения. Кирилл подает команду. Солдаты и рабочие поворачивают к мосту.
Бьются на ветру красные флаги. Крепко держат древко обмерзшие, грубые руки старого рабочего.
За мостом к восставшим присоединяется все больше и больше людей. Навстречу идущим высыпают из казарм солдаты. Из переулка выходит демонстрация рабочих — все вливаются в общее движение.
Руки — нервные, худые — судорожно вцепились в тюремную решетку. На запястьях кандалы. Отойдя чуть дальше, мы видим прильнувшего к решетке арестанта — Николая Игнатьева.
С огромным напряжением всматривается он вдаль, стараясь определить источник странного шума.
Закованные в кандалы арестанты сбились за спиной Игнатьева.
— Что это? Что там такое?
— Тише…
— Тише, товарищи…
У арестантов изможденные, обросшие бородами лица. Все объединены общей тревогой, волнением, предчувствием.
— «Марсельеза»! Поют «Марсельезу»! — вскрикивает черноволосый юноша с фанатически горящими глазами.
— Тише…
— Почудилось…
И вдруг с противоположной стороны, из-за двери, из тюремного коридора доносится восторженный крик:
— Революция! Товарищи! Революция!
Все в камере бросаются от окна к двери.
— Ура-а-а!..
— Бей тюрьму!.. — доносится из коридора, и вслед за тем раздается оглушительный грохот.
Игнатьев хватает стол и, как тараном, ударяет им в дверь. Арестанты срывают с места железные койки, табуретки и бьют ими в дверь камеры. Халаты, как темные крылья, развеваются за их спинами. Гремит тюрьма. Крики «ура-а-а-а!», грохот, чей-то истерический смех.
В ворота тюрьмы вламывается с улицы толпа и, вихрясь, заполняет тюремный двор. Двор чернеет от людей.
Дрожащими руками надзиратели отпирают замки, люди заполняют коридоры.
Насмерть перепуганный старик надзиратель никак не может попасть большим тюремным ключом в замочную скважину. А в дверь изнутри колотят с бешеной силой. В коридоре солдаты торопят, ругают надзирателя.
Все мимо и мимо проскакивает ключ. Наконец Семен отталкивает надзирателя в сторону и сам отпирает замок. Он распахивает настежь тяжелую железную дверь и попадает в объятия Игнатьева.
Арестанты вырываются из камеры. Их обнимают, целуют. Игнатьев говорит Семену, прижимая его к себе:
— Брат мой, брат… браток…
Там, где не успевают открыть камеры, где надзиратели, опасаясь расправы, убегают, народ разламывает тяжелые тюремные двери и освобождает арестантов.
Крики, объятия, слезы. Кое-кто пытается тут же сбить кандалы, другие выходят из тюрьмы как были — в арестантских халатах, грохоча железными цепями.
— Товарищи, здесь уголовные! — кричит кто-то. Но двери камер уже открыты, и уголовники выбегают, смешиваясь с толпой. Неторопливо выходит Филька Косой — вор в лихо заломленном картузе.
Игнатьев останавливается в коридоре возле тюремного врача — щуплого человечка, у которого на самом кончике носа чудом держится пенсне в серебряной оправе.
— Хочу сказать вам на прощанье, доктор, — вы порядочный человек! А это исключительная редкость в здешних подлых местах.
— Спасибо.
Доктор пожимает руку Игнатьева. При этом звякают кандалы.
— Вы не поверите, — говорит доктор, — как я взволнован. Ведь и я мечтал в молодые годы о революции, даже ходил на сходки, до некоторой степени примыкал, так сказать… Э, да что там… Вы, голубчик, не забывайте о своем сердце. Если хотите жить — покой, диета и еще раз покой. Никаких волнений. А лучше всего уезжайте-ка в деревню… Ну…
…Все больше арестантов выходит из тюрьмы. Их встречают восторженными криками, поднимают на руки, несут к воротам. А там встречают их стоящие на улице.
Николая качают, подбрасывают. Арестантский халат распахнулся, открыв истощенное тело. Ручные кандалы тяжелой цепью соединены с ножными.