— Пустите, черти, убьете человека… вон он какой слабенький!
Наконец Николая опускают на землю.
— Здравствуй, Пал Иваныч… — говорит он стоящему рядом пожилому рабочему.
Павел Иванович поворачивается и с удивлением смотрит на незнакомого, обросшего бородой арестанта.
— А… и Силыч тут… — обращается Николай к соседу Павла Ивановича, толстяку огромного роста. — Привет великому городошнику!
— Позвольте, а вы меня, собственно говоря, откуда знаете?
Силыч с высоты своего роста подозрительно рассматривает Николая.
— Быть не может… — вглядываясь в Николая, бормочет Павел Иванович. — Неужто… да нет…
— Я самый, Пал Иваныч, не сомневайтесь.
— Колька?!! Колька…
Старик бросается к Николаю, обнимает его.
— Колюшка… родной…
Теперь и Силыч и все окружившие их рабочие кинулись к Николаю.
Мгновенно образовалась толпа.
— Колька Игнатьев!
— Не может быть!
— Товарищи, давайте сюда! Игнатьев Колька нашелся!
Бегут со всех сторон заводские ребята. Каждому хочется увидеть пропавшего друга, обнять его.
— Что там случилось?
— Вольфовцы своего нашли…
— Это большевик, что ли? Из тридцать второй камеры?
— Ну да, Игнатьев.
Кипит народ вокруг Николая.
— Какой стал…
Павел Иванович снимает с себя полушубок и набрасывает его на плечи Николая.
— Досталось тебе, видать, сильно…
— Коленька, без гармошки твоей соскучились…
— За четыре года стариком стал…
— Товарищ Игнатьев! — кричит арестант из окна тюрьмы. — Продовольственный склад громят. Что делать?
— Поставь охрану и раздавай всем поровну, — отвечает Николай и обращается к окружающим его рабочим: — Пойдемте, товарищи, откроем больничный корпус.
Он идет через тюремный двор, не сомневаясь, что другие последуют за ним.
— Какой серьезный стал… — уважительно шепчет Силыч соседу, — в большого партийного, видать, вырос…
— Где же это он набрался?
— «Где»… «где»… известно где — в здешнем университете.
— Ну, товарищи, — нетерпеливо обращается Николай к рабочим, идущим рядом. — Рассказывайте же… где Сараев?
— В Сибири.
— Значит, правда… а Саня?
— Удалось бежать. Говорили, в Женеве, у Ленина. Карла Ивановича, подлюгу, помнишь? Вчера вывезли с завода на тачке.
— Организация на заводе есть?
— Действует.
Откуда-то через головы людей передают гармонику.
— Колюша, тряхни стариной!
Николай смеется, показывает руки в кандалах.
— Ах ты, господи… что ж ото мы… Айда в кузню…
— Ладно, только больных выпустим.
— Коля! Друг! Где он?
Сквозь толпу пробивается долговязый солдат Петренко.
Обнявшись, они стоят несколько мгновений молча, прижимаясь друг к другу.
— Тебя что ж это — давно с завода забрали?
— Два года. Отсидел в Крестах, потом забрили.
— Пулеметчик?
— Да. И, знаешь, я теперь тоже стал старый большевик!
— Правда?
— Уже четыре месяца в партии.
— Ого!
Они подошли к больничному корпусу тюрьмы.
— Ломайте двери!
Рабочие налегают на тяжелую дверь.
…В тюремную канцелярию входит старик — один из освобожденных арестантов.
Здесь все перевернуто — столы валяются кверху ножками, шкафы разбиты. Два солдата выбрасывают в открытое окно ворохи бумаг — тюремные дела.
— Господа солдаты, — обращается к ним старик.
— Не господа, а граждане.
— Граждане, мне бы какое-нибудь свидетельство…
— Чего?
— Бумагу бы мне какую-нибудь, а то ведь ничего не имею.
— Революция, отец. Никаких бумаг больше не надо.
— Э, нет, не скажите, господин-гражданин, чтоб в России да без бумаги? Не-ет…
Солдат поднимает стол, садится за него, берет перо.
— Ну, что писать?
Старик оживляется, диктует:
— Настоящим свидетельствуется, что господин…
— Гражданин.
— Ну гражданин. Гражданин Коробейников Митрофан Иванович… э… мммм… есть действительно господин, то бишь гражданин Коробейников Митрофан Иванович. И что он находился в Царской тюрьме и освобожден на основании… на основании… На каком, собственно, основании я освобожден?
Солдат пишет и говорит:
— Освобожден волею народа. Вот и все основание.
— Очень хорошая бумага. Еще бы печать, и цены ей нет.
Солдат поднимает с полу круглую печать, плюет на нее и припечатывает бумагу.
— Во имя отца, и сына, и святого духа.
Швеи растворились в толпе. То здесь, то там мелькают их платочки. Только Нюша и Фрося держатся в стороне.