Навстречу Николаю сверху, с чердачной лестницы, солдаты ведут высокую старуху.
— Кто стрелял?
— Пристав полицейский и вот они…
— Да, — говорит старуха, — я стреляла. И, если вы меня отпустите, я снова буду стрелять. Я вас ненавижу. Всех вас ненавижу.
— Княгиня, между прочим, — говорит солдат. — Фамилия Нащекина.
— А пристав где?
Солдат машет рукой — пристава, мол, конечно, больше нет в живых.
— Всех, кого найдете, — обращается Николай к Семену Вострикову, — арестовать. Обыщите дом.
Часть солдат снова поднимается на чердак, другие бросаются в зал, куда ведут раскрытые двери.
Семен проходит мимо просторной ванной комнаты, оттуда видится сверкание бликов — отраженное в воде мраморного бассейна, играет солнце. Его лучи дробятся, ударяют в розовый мрамор стен, в зеркала, хрустальные флаконы и никелированные краны.
Рядом, из-за закрытой двери раздается крик:
— Помогите! Грабят!
Семен распахивает дверь.
— Помоги-те…
Какая-то женщина вырывается из рук солдат.
— Эй, ребята! Что вы тут делаете? Брось, а ну брось, кому говорю!..
Семен отталкивает одного солдата, но второй успевает сорвать ожерелье с шеи женщины. Ожерелье падает на пол.
— Чего это вы надумали безобразничать? — говорит Семен. — Кругом революция, а они вон что…
— Бандиты… — женщина поднимает ожерелье.
— Пойди фараону пожалуйся.
— Кусается… во, гляди… — солдат показывает руку.
— Ладно, — говорит Семен, — кончай эту лавочку. Кто вы такая, гражданка?
— Вас что, собственно, интересует?.. мое имя?
Г о л о с г е н е р а л а. И тут только я увидел ее… Вы знаете, с тех пор прошло больше сорока лет… Тогда я еще думал, что красота человека — это и есть он сам, его сущность. Я еще не знал тогда, что красота может скрывать зло, жестокость. Чувствую, сердце заколотилось так, что вот-вот выскочит. Откуда только взялась у меня выдержка…
— Как ваше имя? — говорит Семен.
— Ирина Александровна Оболенская. Урожденная Нащекина.
— Что вы делаете в этом доме? Вы здесь живете?
— Да, это дом моих родителей.
— А Оболенский кто?
— Мой муж. Генерал.
— Видал? Генеральша… — говорил солдат.
— Отставить. Где ваш муж?
— На фронте. Там, где должны бы находиться и вы, если б не дезертировали, — вызывающе отвечает Ирина.
Г о л о с г е н е р а л а. Я не мог и не хотел ей отвечать на оскорбления и только нашел в себе силы произнести:
— Одевайтесь, гражданка, вы арестованы. — Семен поворачивается к солдатам. — А вы идите отсюда, и поживей. Спасибо скажите, что живы остались. Расстрелять бы вас за мародерство…
— Жалко ему, если солдат попользуется.
— Ладно-ладно, валите.
Солдаты, ворча, уходят.
— Собирайтесь, гражданка.
— Мне надо одеться.
— Одевайтесь. — Семен поворачивается к Ирине спиной.
Пожав плечами, Ирина начинает переодеваться.
Семен стоит лицом к двери. За спиной у него шуршание шелка.
Г о л о с г е н е р а л а. Откровенно говоря, никогда в жизни я не чувствовал себя так скверно. Стою спиной, но ощущаю каждое ее движение. Стою спиной, а будто все время продолжаю ее видеть. Не могу о ней не думать. Стою и чувствую — пропал. Там мои товарищи совершают революцию, там мое место, там мой долг. Хочу бежать, а ноги будто гвоздями пришиты к полу. Да… досталось мне тогда. Может быть, даже наверное, она угадала мое состояние. …Поэтому и одевалась будто нарочно не спеша.
— Ну, готово, что ли? — осипшим голосом спрашивает Семен.
— Да, я готова.
Ирина стоит перед Семеном. Вид у него несчастный до последней степени.
— Господи, какой смешной… — вдруг улыбается она.
Семен открывает дверь, зовет проходящего солдата.
— Сидоров!
Солдат входит.
— Отведешь гражданку. И чтобы без всякого безобразия. Ясно?
За спиной Семена дробно простучали острые каблучки и следом прогрохотали солдатские сапоги. Семен не оборачивается.
…В доме продолжается обыск.
Солдаты останавливаются в передней возле маленькой двери. Рядом с нею лежат упавшие с вешалки шубы. Семен толкает дверь.
— Это куда же ход? — спрашивает он швейцара.
— Так что никуда. Так что во двор…
Семен, подозрительно глянув на дрожащего старика, наклоняется и ныряет в низкую дверку. Следом за Семеном ныряет большеголовый солдат. За дверью заснеженный двор, брошенные сани с медвежьей полостью и слева открытая настежь калитка — выход на улицу.