- Ну вот, дружок, приехали. Чего зенки пялишь? Не ожидал увидеть столько знакомых? Ах да, здесь собрались все опущенные. Тебе не с руки якшаться в такой компании. Ты же у нас законник. Вот я думаю, дать тебе последнее слово или сразу прирезать, а может ты предпочтешь пулю? А то, если начну тебя, падла, резать, то дотронусь невзначай до тебя, а это у вас, законников, западло. Чего молчишь?
Агафон сделал паузу, а потом продолжил:
- Извини, забыл твою пасть освободить, он наклонился над пленником и с силой вырвал у него изо рта тряпку, которая до этого явно служила ветошью для машины, и поэтому воняла бензином и машинным маслом.
- Чего все остолбенели? Киношник, ты не узнаешь старого знакомого, или при виде его вспомнил камеру и струхнул?
- Просто не ожидал, и вообще многого не понимаю.
- Сейчас поймешь. Шота, может расскажешь честному народу, как ты служил верой и правдой хозяину тюрьмы? Как ты выполнял все распоряжения начальника? Расскажи. Чего уж там, как ты испугался, что я вдруг захочу быть смотрящим, и попросил, чтобы меня отправили в пресс-хату? Я тебя успокою, тех беспредельщиков я уже достал. Давно было, но до сих пор помню, как они ползали у меня в ногах, вымаливая прощение. Очень они жить хотели, водку жрать, баб топтать и выполнять распоряжения мусоров. Киношник, я тебе давно хотел сказать, расплатился я за тебя и за себя, да еще за многих несчастных, которых по беспределу опускали и отправляли гнить возле параши на радость ментам. Шота, скажи что-нибудь, интересно послушать. А вдруг ты невиновен, так я тебя возвращу в то место, откуда забрал.
Человек продышался, захотел немного вытянуть ноги и руки, но они были крепко связаны.
- Не шебуршись и не дергайся, тебе веревки не мешают говорить. Я бы тебе сигарету дал, но ты наверняка побрезгуешь у обиженного взять, хотя с Башлыком, я слышал, ты водку пил. Ну так это нужно было для дела. Очень ты хотел меня достать, но вот только получилось, что я тебя взял.
- Ничего, придет и твоя очередь, - наконец сказал свои первые слова Шота - бывший смотрящий. Тот, который не пожалел молодого, ни в чем не виновного Кирилла.
- Шота, ты же знаешь, сегодня ты, а завтра я. Ты не последний, к кому у меня и у моих ребят есть предъявы. Так что, сегодня ты отправишься к своим друганам и жди следующих.
- Тебя я там тоже встречу.
- Может быть, но я никуда не тороплюсь, если даже и сдохну скоро, то не так, как ты. Лежишь в собственном говне и что-то чирикаешь. Все надеешься на чудо. А вдруг Агафон или его друзья смилостивятся над тобой и домой отпустят. Может ты расскажешь, что у тебя малые дети есть, которым жрать будет нечего, когда тебя не станет?
- У законника не может быть семьи. Сявка ты, Агафон.
- Может у кого и нет, а у тебя есть. Я все знаю про тебя. Так кто сявка?
- Ладно, надоело мне все, кончай меня, но знай, придет и твоя очередь.
- Это мы уже обговаривали. Ты думаешь, уйдешь честным вором. Так не надейся, мы сейчас сначала тебя опустим, а потом уже отправим к праотцам.
- Ты не сделаешь этого.
- Это почему? Кто мне помешает?
- Агафон, ты же вор.
- Был, но по твоей милости весь кончился и законы ваши, воровские, на меня не распространяются. Я могу разрешить тебе самому себя кончить, тогда не будем опускать. Так как, согласен?
- Дай пистолет.
- Шота, ты хочешь очень дешево отделаться. Так не пойдет.
Агафон разрезал веревки, которыми были связаны руки Шота, потом воткнул нож в землю возле него:
-Вспомни, падаль, как кончал себя Тарасик, все видели, все знали, но никто не вызвал лепилу, никто не помог ему уйти. И все это было по твоему приказу. Вот и ты давай сам, или боишься? Слабый Тарасик смог, а ты? Слабо?
- Помоги мне куртку снять.
- Это можно, - Агафон помог ему оголить руки.
Шота взял нож и резким движением полоснул себя по руке, потом переложил нож в другую руку и проделал то же самое. Из вен его сильным фонтаном хлынула кровь. Шота закрыл глаза и стал ждать своей смерти.
На поляне вдруг стало тихо, даже деревья перестали шуметь.
- Агафон, я не могу на это смотреть, - нарушил тишину Мозоль, - может я помогу ему?
- Ты просто не знаешь, что это за тварь. Все, что я здесь ему сказал, это сотая, а может и миллионная часть его подлых дел. Киношник стоит и молчит, а он повидал на этом свете меньше тебя. У него всего была одна ходка, но сломала она ему всю жизнь. Если бы не он, - Агафон показал на дергающегося в конвульсиях и агонии Шота, - может быть отсидел бы Кира, да и пошел по той жизни, для которой родила его мать.
Наконец Шота затих. Агафон подошел к нему, пощупал пульс.
- Все, кончился. Давай Мозоль цистерну, будем этой твари устраивать кремацию.
73
Пока Агафон не уехал, все было нормально. Вернулись из леса, немного отдохнули, а потом пошли к старикам.
- Чем-то от вас так воняет? - Поинтересовался все примечающий Мойша.
В лесу костры жгли, - ответил Агафон.
На этом тема была исчерпана.
- Сашка, мы уже старые и скоро помрем. Что будет делать Кирилл в этой глуши? - Мойше до всего было дело.
- Так я его здесь не держу, но вот он прилип к вам, а тут еще этот волк исчез, он по нему еще страдает.
- Ты, Сашка, не крути хвостом, я тебя не первый день знаю. Если мы с Кондратием ничего не спрашиваем, ты думаешь, мы ничего не знаем. Ты забыл, какую мы школу прошли, поэтому все примечаем и кое, о чем догадываемся.
- Мойша, если ты все знаешь или догадываешься, зачем пристаешь с вопросами ко мне?
- Ты, пацан, не груби нам, - встрял в разговор, до этого молчавший Кондратий, - мы тебя поднимали, были вместо отца. Это Мойша приходил в любую погоду и лечил тебя от всех болезней. Мать твоя, пухом ей земля, не очень-то за тобой смотрела. Ты сидел, как волчонок, которого Кирилл подобрал, холодный и голодный, а Мойша наберет вязанку дров и идет в вашу избу, чтобы печь протопить. А сколько раз ты сидел голодный и он тебя подкармливал. Садимся за стол ужинать, а Мойша вдруг встает: “Малец голодный, пойду отнесу ему и мамке его что-нибудь пожрать”. Поэтому должен ты разговаривать с ним уважительно. Тебе не обязательно все рассказывать, но уважать должен, а если не будешь, то уходи и больше не приходи к нам.
- Кондратий, Мойша, я совсем не хотел вас огорчать, и помню я все, и благодарен вам буду по гроб жизни.
Куда делась нахальная, где-то напускная, бравада Агафона.
- Вот так-то лучше. Давай, наливай свое городское зелье, да закурить мне дай, успокоился Кондратий.
- Куда тебе курить, ты болен и сейчас тебе нельзя никак курить, - забеспокоился Мойша.
- Перестань, я думаю мне уже все можно.
- Рано себя хоронишь. Мы еще с тобой землю покоптим.
- Вот ты и проговорился, старый мудрый еврей, покоптим. Дай, Сашка, закурить, не жалей.
- Тогда и мне дай, - смирился Мойша.
Он поднялся открыл дверь и окна, чтобы дым выходил. Все закурили.
На следующий день Агафон позвал Кирилла на разговор.
- Старики правы, хватит тебе сидеть в этой глуши. Вот только я не знаю, куда ты пойдешь. Я могу предложить тебе пойти со мной, но думаю, откажешься. Блатная жизнь не для тебя.
Киношник, Шота был прав в одном - конечно меня когда-нибудь выследят. Очень многим я дорогу перешел. В этом другая причина, почему я не хочу, чтобы ты со мной ушел. Если со мной что-нибудь случится, ты должен помочь Зое с Мишкой. Ты обещал.
- Я буду здесь жить пока старики живы. Не брошу их.
- Вот и порешили. А сейчас мы с Мозолем поедем, надеюсь, мы еще не раз увидимся. Заезжай иногда к Тезке Коле, через него будешь узнавать обо мне.
- От него что-нибудь узнаешь, можно подумать.
- Я ему скажу, чтобы от тебя у него не было секретов.
Они уехали.
День прошел, как обычно, а ночью Кирилл проснулся весь в поту от страшного сна. Снился ему Шота.
- Ничего, вы меня убили, но и вам нет места в этой жизни, - говорил он и грозил из огня кулаком.