Пифии всегда выражались туманно, и Феано не могла разгадать эту загадку, как ни билась. Хоть и казалось это пророчество безумием, но она поверила в него сразу и навсегда. У нее была для этого веская причина: она очень хотела жить. Девушка сунула руку за пазуху и достала оттуда изящный бронзовый кинжальчик, размером с ладонь. Хищное лезвие выглядит точь-в-точь как птичье перо, а навершие рукояти — как женская голова с клювом. Феано молилась перед отъездом в храме Немезиды, и после яркой вспышки услышала звон у своих ног. Сама Приходящая ночью бросила ей перо из своего крыла, благословляя на священную месть. Теперь Феано должна или исполнить волю богини, или убить себя этим кинжалом. Выбора у нее нет.
Глава 6
Год 3 от основания храма. Месяц двенадцатый, Ванактерион, когда после праведных трудов должно славить царя царей и победы его. Энгоми.
Зима на Кипре — это, конечно, отсутствующим здесь курам на смех. Днем по ощущениям — градусов восемнадцать, а ночью — не ниже десяти. Небольшого очага и порции гороховой каши на ужин вполне достаточно, чтобы согреть лачугу, стоящую в Нижнем городе. Помещения здесь крохотные, и даже в богатых домах спальни делают по восемь квадратов. Толстые стены, крошечные окна и тепло прижавшихся друг к другу человеческих тел помогают пережить лютую стужу, каковой ее считают местные. А еще в декабре тут идут дожди, оживляя русла рек, что большую часть времени стоят сухими, и наполняя водяные цистерны, которые я приказал строить, где только возможно. Без таких запасов влаги мелким городам побережья летом придет конец. У них ведь нет собственной реки, в которой вода не иссякает круглый год.
Зимой тут скучно, а потому я повелел устроить несколько праздников: Новый год, посвященный рождению нового Солнца, День Великой Матери, приходящийся на восьмое марта, и День Защитника, который мистическим образом совпал с двадцать третьим февраля. Я ведь тот еще юморист, сам с себя хохочу. Никто моего тонкого троллинга, естественно, не понял, но идея всем понравилась. Потому как каждый праздник у нас — это песни, пляски полуодетых женщин и скачки на ипподроме, где уже вовсю делают ставки. Люди тут безмерно азартны, и сделать с этим ничего нельзя.
А еще я решил довести до ума идею, которую выносил за время своего творческого отпуска на Родосе. Гелиограф. Совершенно рабочая штука при нашем уровне инсоляции. На полсотни километров он будет здесь бить уверенно, при очень ярком солнце — на все сто.
— Интересно, за сколько сообщение из Олинфа в Энгоми дойдет? — бормотал я, вглядываясь в карту. — Олинф… побережье, одна башня… Гора Афон… Лемнос… Лесбос… Хиос… Самос… Лерос… Кос… Родос… Да провались он! Потом море… Нужны башни на побережье… Талава, будь она неладна, и еще один городок — мечта логопеда, Кувалапашша. Это же Фетхие, если мне память не изменяет. Ах, какую баранину я там когда-то ел! Потом нужна целая цепь башен по берегам Лукки и Тархунтассы… Вот до этого мыса южнее Аланьи. Тут до Кипра совсем недалеко, гелиограф добьет точно. Кирения — самая северная точка острова. А от Кирении до Энгоми и вовсе рукой подать.
Я почесал затылок и обхватил голову руками.
— Угарит — ерунда, можно будет с гор в ясную погоду сигнал послать. Но вот с Сицилией как быть? — вздохнул я. — Это же ведь по всему побережью Пелопоннеса идти нужно. А потом острова Одиссея, пиратская Керкира, за ней островок Отони. Там уже можно залив Отранто пересечь лучом света. М-да-а… Задачка! И ведь куда ни плюнь, в Родос попадешь. Не объехать его и не обойти. Как же мне эту бабку зловредную уконтропупить? Что-то на Феано невелика надежда. Не ее это уровень. Если она с мятежной микенской знатью решила связаться, то конец девчонке. Нипочем не выберется. Эгисф уже войско собирает, дорогих гостей ждет…
— Па! — Ил теребил меня за пояс. — Пойдем солнышко ловить. Тебя все ждут!
— Пойдем, сын, — кивнул я.
Нам пришлось задержаться, потому что во дворце было не протолкнуться от богатого бабья. Я ведь совсем забыл. У нас сегодня важнейшее мероприятие: дегустация мыла, производство которого я поставил на поток. Разодетые в разноцветные тряпки женщины передают друг другу пробники, макают руки в чаши, намыливают их и потом нюхают с самым глубокомысленным видом. Хороводит здесь, как ни странно, египтянка Нефрет, до этого в светской жизни незамеченная. Египтяне — патологические чистюли, а их парфюмерному производству не одна тысяча лет. Они регулярно моются и удаляют волосы с тела. Даже их женщины стригутся налысо, закрывая макушку париком. Их жрецы заходят еще дальше. Они сбривают брови и выщипывают ресницы. Бр-р…