Баки, обладавший острым умом, ничего хорошего для себя в такой жизни не видел, а потому отринул богов своей страны сразу и навсегда. Все равно их власти на Кипре нет. Так к чему напрасно переводить жертвы, если их можно отдать тому, кто может тебе помочь? Тем более что он тоже принял посвящение. Младший жрец богини Немезиды Гневной, Приходящей в ночи, Неотвратимой, как сама смерть. Это же о-го-го! Жаль только похвалиться этим никому нельзя. Служба его тайная. У него ведь даже имени своего больше нет, Госпожа забрала его. А Баки на языке Черной Земли означает «слуга». Обычное имя для того, кто с рождения месит босыми ногами нильскую грязь. И мальчишка, слопав свою половину лепешки в мгновение ока, растянулся на тростнике и задремал.
Визит бродячего аэда — это не самый плохой повод для пира. В захолустный Пилос еще не приходили купцы после зимы, а потому по новостям здесь изрядно истосковались. Пока знатные воины укладывались на ложа, Безымянный пробовал, как натянуты струны его кифары, и с любопытством разглядывал мегарон. Он довольно велик, двадцать на двадцать шагов, а стены его поштукатурены и расписаны фигурками людей, животных и рыб. Крит отсюда совсем недалеко, а потому, скорее всего, этот дворец строили, вспоминая величие его погибших царей. Тут совсем не так, как в Микенах и Тиринфе. Круглый очаг-жертвенник огромен. Он сделан из тесаного камня и обложен по кругу резными плитами из алебастра. Ширина очага без малого восемь шагов, а четыре толстые колонны, окружающие его, подпирают потолок, который в этом месте образует отверстие. В него и выходит жертвенный дым. Через него же в мегарон попадают солнечные лучи. Пир вот-вот начнется. Вдоль стен стоят служанки, готовые принести добавки, а виночерпий уже смешивает вино в огромном кратере. В Пилосе, как и в Микенах, почитали пьянство тягчайшим и постыднейшим из прегрешений.
— Восславим же богов, отважные мужи! — произнес царь Фрасимед, сидевший на троне, вырезанном из цельной глыбы алебастра.
Царь плеснул вином в очаг и бросил туда несколько кусков хлеба и баранье бедро. Сырое мясо зашипело, подняв смрадный дым к небу, а гости оживились, потянув руки к лепешкам и жареной козлятине, которую как раз внесли в зал. Царь умостился на ложе и придвинул к себе столик с едой. Сегодня было скучно. Несколько корявых славословий боевых друзей не могли удовлетворить Фрасимеда, и он махнул рукой аэду.
— Пой!
Безымянный встал, поклонился, а потом провел пальцами по жилам, натянутым на черепаший панцирь. Песен и стихов у него было в запасе много. Ему в Энгоми полную сумку папирусов напихали, на все случаи жизни. Он прочистил горло и затянул нараспев.
Гости заревели в восторге, застучав по столу кубками. Хвала богам, что такую ерунду Безымянный мог нести часами, собирая ее из различных стихов, меняя в них только имена и города. Пока никому и в голову не приходило их сравнивать между собой, а потому все выступления шли с неизменным успехом. Ведь каждый из басилеев непременно узнавал в этих стихах себя самого. Впрочем, немного позже, когда даже смешанное один к трем вино все же ударяло в голову, в ход шло секретное оружие, неплохо пополнявшее тощий кошель Безымянного. Баки, у которого был звонкий приятный голос, пел песнь о глупой пастушке, которую обманул бродячий кифаред.