Нижний город Трои пуст. Даже робкого лая собаки нет. Он как будто вымер, испуганно прижавшись к подножию Царской горы. А вот там, напротив, жизнь есть. На стенах стоят воины и богато одетые горожане. Они смотрят, как на их глазах за неделю вырос правильный квадрат военного лагеря. Ров, вал и частокол, ничего особенного. Но вот что странно. Любопытной бедноты, обычной в такое время, нас стенах не видно вовсе. Именно она наиболее активно показывает задницу и трясет гениталиями, увидев врага. Здесь этих людей нет.
— Не впустили в крепость голытьбу, государь.
Гелен, брат Креусы и единственный выживший сын Приама, прибыл сюда по моей просьбе. Нечего сидеть на Сифносе и смотреть на море, нужно расширять свой кругозор. И он подтвердил то, что я знал и так. Эти люди приготовились к длительной осаде. Троя по крышу полна зерном и воинами. В городе нет детей и женщин. Своих увезли за Пролив, а семьи рыбаков и горшечников попросту прогнали, чтобы не тратить на них еду. Они не так уж и неправы. Еще пять лет назад их тактика имела бы оглушительный успех. Но увы, жизнь самую малость ушла вперед, а им забыли об этом сказать.
— Пойдешь туда? — посмотрел я ему в глаза. — Я не хочу зла этим людям. И мать твоя не пострадает. Посидит в ссылке на острове вместе с Андромахой. Будут в преферанс играть. До миллиона в пулю, пока кровь из глаз не пойдет.
— Да, преферанс — это хорошо, — несмело улыбнулся Гелен. — На островах зимой такая тоска, что только им и спасаемся. Пойду я, государь! Не хочу нового кровопролития.
И Гелен, одетый в белоснежный хитон до щиколоток и завернутый в новомодный гимантий, решительно пошел к воротам Трои. Резной посох дробно стучал по каменистой земле, словно отсчитывая последние дни этого заколдованного города, который с невероятным упорством приближал свою гибель.
— Здравствуй, матушка, — спокойно произнес Гелен, оглядывая отцовский мегарон. — И ты здравствуй, Андромаха. И ты, племянник Астианакт, здравствуй тоже.
Тут неопрятно и пыльно. Тронный зал, как и весь дворец, завален товаром, который при осаде купцы всегда стаскивали под защиту стен. Дворец — последняя линия обороны, нет в Трое надежней места.
— Я не хочу желать тебе здоровья, — презрительно ответила Гекуба, которая смотрела на единственного сына с плохо скрываемой брезгливостью.
Андромаха, в иссиня-черных волосах которой уже пробежали седые пряди, тоже глядела волком. А вот ее сын, мальчишка десяти лет, напротив, смотрел на дядю с любопытством и без малейшей злости. Три десятка купцов и воинов из родовой знати стояли позади и молчали. Пока молчали. Гелен повернулся именно к ним.
— Эней, царь и потомок царей, повелитель Алассии, Вилусы, Угарита, Аххиявы и прочих земель говорит вам: смиритесь, прекратите мятеж, откройте ворота и попросите прощения. Он обещает, что никто не пострадает. Ваши жизни, семьи и имущество останутся неприкосновенными. В этом он клянется именем Посейдона, которому поклоняется, и Апалиунасом, богом его семьи.
— Мы не сдадимся! — выкрикнула Гекуба. — Ему не взять Трою.
— Тебя, женщина, никто не спрашивал, — спокойно ответил Гелен, а знать Вилусы попрятала улыбки в густые бороды. — Иди на свою половину и займись пряжей. Я разговариваю с теми, кто возьмет в руки меч. Твое мнение мне неинтересно. Царю Энею оно неинтересно тоже. Ты просто обезумевшая старуха, которая жаждет власти, и готова погубить ради нее родной город.
— Взять его! — завизжала Гекуба, но никто даже не тронулся с места. В руке Гелена зажата оливковая ветвь мира. Ни один из присутствующих не пойдет на такое святотатство. Тронуть посла, да еще и верховного жреца Морского бога… Да ни за что! Царь Агамемнон обидел как-то служителя Апалиунаса, отняв дочь, и где он сейчас?
— Видишь? — спокойно повернулся к ней Гелен. — Ты никто, матушка, а твои слова — просто ветер. Так я продолжу, благородные. Если до заката вы не сдадите город, то увидите страшное. Войско царя Энея — это не ахейский сброд, который топтался под стенами до зимы. Троя не продержится и пары недель.