Пленный царевич из Арцавы смотрел на меня с угрюмой усмешкой. Он связан, но смотрит смело и открыто. Я знаю этот взгляд. Так умирают храбрые люди. Этот уже умер. Он просто хочет услышать, какой именно казни его подвергнут. Что же, удивлю его.
— Ты честно бился, Муваса.
— В отличие от тебя, — усмехнулся он.
— Я спас тебе жизнь, — укоризненно посмотрел я на него. — А мог бы зарубить.
— Мог бы, — неохотно сказал он. — Ты был хорош. Я ошибся, и ты меня поймал. Сейчас бы я не совершил такую ошибку. Но что сделано, то сделано. Боги были на твоей стороне, царь.
— Чего ты хочешь, Муваса? — спросил я его. — О чем ты мечтаешь? Я могу дать тебе все.
— Я хочу жить в огромном дворце, — оскалился он, поймав отчаянный кураж смертника. — Хочу быть несметно богат и иметь сотню наложниц. А лучше две. Как тебе такая мечта?
— Это окончательная цена? — прищурился я. — Или ты хочешь поторговаться?
— А ты что, готов мне это дать? — царевич совершенно растерялся.
— Готов, — кивнул я. — Если ты будешь служить мне верой и правдой.
— Никто не назовет меня лжецом! — он гордо выпятил грудь, что в его положении выглядело довольно двусмысленно. — Если я дам клятву, то умру за тебя.
— Тогда договорились, — кивнул я. — Цена названа, и она меня устраивает. Жертвенник прямо перед тобой, царевич. Приступай.
Две недели спустя. Олинф. Фракия.
Я не мог больше есть и пить. Баранина во всех видах и вино вызывали у меня только тошноту. Но таково было гостеприимство в этой земле, свирепой к врагам и щедрой к друзьям. Отказаться пировать — немыслимое оскорбление для хозяев, а потому я мужественно запихивал в себя очередной бараний бок, который мне подавала Спато, жена моего брата. Впрочем, все плохое когда-нибудь заканчивается, и этот бесконечный пир тоже. А может быть, мы истребили всех баранов в округе, не знаю. Тем не менее, пьяный угар прошел, передав эстафету делам более насущным.
— Что у тебя с пастбищами, отец? — спросил я, когда мы остались вчетвером. Я, Элим, Анхис и фракиец Комо, его соправитель.
— Теперь я понимаю, что их немного, — невесело усмехнулся тот. — Поначалу мне эта земля казалась огромной и изобильной, но уже становится тесновато. Здесь всего одна долина, подходящая для выпаса. Наши стада принесли новый приплод, и скоро хорошие травы будут доставаться только лучшим из моих коней.
— Покажи мне, какие земли вы взяли? — я развернул на столе грубый чертеж, составленный еще в прошлый мой визит. Фракиец Комо, для которого любой рисунок был колдовством, опасливо отодвинулся и смотрел на карту издалека.
— Вот отсюда на западе, — Анхис уверенно показал в будущие Салоники, — от горячих ключей, и до вот этой реки. Там есть удобная переправа, мы там собираем пошлины.
Он ткнул в реку Стримон, что текла восточней Халкидики.
— И вот эти озера под нами, — закончил он, показывая на север полуострова. — Рыба нас сильно выручает.
— Вам нужно дойти вот сюда! — я ткнул в центр Греции. — Это лучшие реки и лучшие травы.
— Фессалия? — несказанно удивился Анхис. — Но это же далеко!
— Всего пять дней пути на юг от горячих ключей, — усмехнулся я. — Мир не так уж и велик, отец. Нужно взять все, что восточнее хребта Пинд. Хороших пастбищ у нас просто нет. Несколько лугов вокруг Олинфа не в счет. Если мы заберем Фессалию, то через пять лет у нас будет лучшая конница мира.
— Большая земля, — задумчиво теребил бороду Анхис. — Даже больше Вилусы.
— И там куда больше рек, — в тон ему ответил я. — Лес, зерно и кони. Через пять лет вы будете богаче египетского фараона.
— Первый корабль с лесом ушел на юг, — испытующе посмотрел на меня Анхис. — Мы хотели бы получить железные плуги, кирки, клинья, топоры, тесла и оружие.
— Вы все получите, — кивнул я. — А еще получите ткани, стекло и красивую посуду. Вы подарите своим воинам столько добра, что они не только Фессалию, а даже Додону возьмут.
— Мы позовем в поход соседние племена, — произнес вдруг Комо, изрядно оживившийся при слове «добро». — Если за лес и правда придет такая роскошь, то сбегутся парни со всей Фракии. Мы их купим за оружие и добычу. Твоего брата, Эней, уже считают удачливым вождем. Наши воины ходят в серебре и едят с расписной посуды.
— Тогда рубите еще лес, — ответил я. — И готовьте поход на следующую весну.
Я лежал на соломенном тюфяке и смотрел в потолок. Рядом вовсю сопела симпатичная девчонка, присланная заботливыми хозяевами для обогрева постели, а вот мне после тяжелого дня что-то не спалось.
На перемудрил ли я? Фессалия никогда не имела своих царей. Даже когда Филипп Македонский объединил Грецию, там все еще правили родовые вожди, поставлявшие лучшую конницу того времени. Не пытаюсь ли я совершить невозможное? Пока не знаю. Даже если это лоскутное дардано-греко-фракийское одеяло когда-нибудь расползется, ну и пусть. Все равно останется развитое коневодство, и будут лошади не чета нынешним. Отец прав, еще один приплод, и пастбища Олинфа станут тесны. У нас всего три-четыре года… Кобылы ведь начинают жеребиться именно в этом возрасте.