Над полем воцаряется секундная тишина, которая взрывается воплями восторга. Боги высказали свою волю, а жизнь Ахайи только что изменилась необратимо. Теперь уже никогда не будет так, как прежде. Это здесь понимал даже последний из рабов.
— Пилос твой, царь Эней! — старейшины подошли ко мне и склонили спины. — Владей им честно, ибо так решили боги. Мы покорны их приговору.
— Ведите, — важно приказал я.
Сто пять комнат! Сто пять! Ничего себе недвижимость я отписал блудному царевичу. У самого такой нет. А купальня какая! Ванна Нестора, какой я ее запомнил по музею Пилоса, оказалась на редкость неудобной.
Да, рисунки на ней красивые, но могли бы сделать ее и побольше. Вытянуться во весь рост не получится никак. Но все равно, я кряхтел от удовольствия и вылезать не хотел нипочем, заставляя рабынь подливать горячую воду кувшин за кувшином. Теперь-то понятно, почему Пилос стоит на холме, а не на отвесной скале, где даже у горного орла развивается боязнь высоты. Здесь бьют ручьи. Здешние мастера заковали их в керамические трубы, по которым вода идет самотеком, разносясь по всему немалому дворцу. В купальню вода тоже заходит, а потом сливается по дренажной системе из точно таких же глиняных труб и канав. Вот тебе и Бронзовый век. Никак не могу припомнить, когда в средневековой Европе появилось нечто подобное. И появилось ли вообще.
— Государь! — в купальню вломился Муваса, на лице которого был написан праведный гнев. — Тут рабынь и правда, пара тысяч, да только красивых на пальцах одной руки можно пересчитать! Я всех посмотрел.
— Так ты красивых хотел? — поднял я брови в изумлении. — Почему же сразу не сказал? Друг мой, нужно быть осторожным в своих желаниях, они могут исполниться. А еще нужно быть очень точным, когда просишь чего-то у богов и царей. Они не обязаны угадывать твои мысли.
Муваса открыл рот, пораженный свалившейся на него истиной, а потом ушел, аккуратно притворив за собой дверь. А я потянулся размякшим телом, с удовольствием обозревая расписные стены, с которых на меня любовались дельфины и осьминоги. А еще фигуристые девчонки в неглиже, которые до раскопок не дожили. Я бы их совершенно точно запомнил.
— Спинку потереть, государь? — миловидная рабыня наклонилась ко мне, задев налитой грудью. Она это не специально, я точно знаю.
— Ну, потри, — благосклонно сказал я, передав себя в умелые руки здешней банщицы. Да, не о том я подумал. Она и впрямь начала меня тереть изо всех сил. Ну да ладно, пусть. Грязи на мне столько, что не выговорить. Какой месяц в походе.
— Пожалуйте на ложе, государь, — показала она. — Я весьма искусна в растирании тела. Сначала я разомну вас, а потом умащу маслами.
Я лежал на каменном столе и постанывал от наслаждения. Маленькие сильные руки мяли и крутили мои мышцы, превращая их в кисель. Они втирали в мое тело какие-то ароматы, от запаха которых слегка кружилась голова. Надо будет ее с собой забрать, в Энгоми.
Я все еще пытался думать…
— Та-а-ак… пронеслось в затянутой туманом голове. — Что мы имеем? Запад Пелопоннеса теперь мой. Как земля за колхозом. Это раз. Своих вассалов я щедро наградил. Это два. После их смерти царства снова будут раздроблены, во избежание. Это три. Аркадяне и города севера остались независимыми. Пусть режутся друг с другом и нападают на Микены и Аргос. Тем тоже надо пар выпускать, а то зачахнут без подвигов. Если случится что-то серьезное, как в этот раз, я приду весь в белом и всех спасу. Это четыре. Какая у нее грудь! Уже несколько раз как бы невзначай задела, приведя меня в игривое состояние. Сейчас она закончит, и я ей займусь.
С этой счастливой мыслью я и заснул. Прямо на массажном столе. Почему-то мне снилась Феано, но сон был совершенно невинный. Волнуюсь я за девчонку…
Глава 18
Год 4 от основания храма. Месяц шестой, Дивийон, великому небу посвященный и повороту к зиме светила небесного. г. Линдос. Остров Родос.