— Бог тебе шепчет, государь, — убежденно заявил Тимофей. — Все так и есть.
— Дай попробую угадать дальше, — веселился я. — Вы тут сидите давно. Значит, ты, Феано, чтобы я тебя в Египет не отправил, уже забеременела. Так?
— Так, государь, — смутилась она.
— Ты, наверное, подумала, что царь Египта женщину с двумя детьми за себя точно не возьмет, — расхохотался я.
— С двумя??? — повернулся к ней побагровевший Тимофей. — Как с двумя?
— Ой! — еще больше смутилась Феано. — А я разве не сказала тебе, милый? Ну, не сердись! Я просто забыла. Женщине в моем положении это простительно. Я теперь девушка богатая, он не станет тебе обузой.
— Так что? — посмотрел я на Тимофея, который превратился в статую. — Берешь ее в жены? Она ради тебя отказалась царицей Египта стать. Решай.
— Царицей Египта! Ишь ты! — не выдержал Главк. — Феано наша, и вдруг царица! Да убей меня гром! Ты чего раздумываешь, дурень! Хорошая ведь баба! А щенка, что она нагуляла, прокормим!
Воины, стоявшие полукругом, слушали, раскрыв рты. Такое можно до старости рассказывать, и за это еще и поить бесплатно будут. Да, у них любовь. Но ребенок… Афины — это не Фракия. В этом городе обычаи весьма суровы. Женщине с внебрачным ребенком выйти замуж очень сложно, только если за бедняка. А за состоятельного землевладельца — нечего и думать, ни одна семья не пойдет на это. И если у нее сын, то прав он никаких не иметь не будет, всю жизнь считаясь то ли приживалой, то ли батраком. Про наследование даже речь не идет.
— Царевич Мегапенф, ее сын, после смерти отца получит город Амиклы в Лаконике, — сказал я. — Он не станет претендовать на наследство твоих детей.
— Царевич? — ошалело переглянулись афиняне. — У него город свой будет? Так это что, нам царица вчера вино наливала? Ну, дела-а…
— Уф-ф! Отдай мне ее в жены, царь! — заявил Тимофей, который вышел из ступора. — Я за нее выкуп богатый заплачу.
— Сколько? — едва сдерживая смех, спросил я. — Она моя родня. Дешево не отдам.
— Двадцать мин золота! — гордо выпятил он грудь, и по всей площади разнесся протяжный вздох.
— Мало! — ответил я, введя людей в оторопь.
— Сорок! — выкрикнул Тимофей.
— Мало! — в тон ему ответил я.
— Сорок три! — в сердцах сказал Тимофей. — Это все, что у меня есть!
— Мало! — снова сказал я.
— Я еще столько же за себя дам, — скромно обронила Феано, и народ на площади начал искать, где находится сердце. Да я и сам не на шутку удивился. Сумма эта настолько чудовищная, что не каждый царь за дочь в приданое даст. Да и не у каждого царя она просто есть.
— Мало! — опять сказал я, и по лицу Феано потекли слезы.
— У нас больше нет ничего, — всхлипывая, произнесла она и крепко вцепилась в руку Тимофея.
— Мою долю возьми, царь, — вышел вперед Главк.
— И мою!
— И мою! — послышалось из строя афинян.
— Мне ваше золото без надобности, — ответил я, покачав головой. — Себе оставьте. Вы же Линдос оружием брали? Он по всем обычаям ваш. Вот его мне и отдайте. Честь по чести, по договору.
— Да забирай! — хором заорали афиняне. — Нам он все равно без надобности. Мы тут уже взяли что хотели.
— Целый город отдают за какую-то бабу! — простонал трибун Пеллагон за моей спиной. — Рассказать кому, не поверят ведь.
— Поверят, — успокоил я всех. — И не только город, но и остров к нему в придачу. Поликсо и Тлеполем отсюда Родосом правили. Договор на ступенях храма Великой Матери зачитают, а потом в камне выбьют. Чтобы никто не сомневался.
Зачем мне нужен был весь этот цирк? Пиар! Пиар, будь он неладен. Я еще песню своим школярам закажу. О великой любви Тимофея и Феано. Как безродный наемник, служа царю Энею, получил в жены ту, кто отказался ради него пойти за самого фараона. Он отдал за нее Родос, а она принесла в приданое целое царство. М-да… Над приданым мы еще поработаем, но после такого все пассионарии этого мира будут мои с потрохами. Успех одного сподвигнет на свершения тысячи, а мой град на холме засияет еще ярче. Еще несколько таких историй, и косный, застывший мир, где столетиями не меняется ничего, провернет ржавые шестеренки, проснувшись от вековой спячки. Ведь именно этого я и добиваюсь: перезапустить умирающую цивилизацию, где привыкли считать правильным только то, что делали деды и прадеды. Надо будет удвоить количество аэдов и подумать о переводе песен на лувийский и ханаанейский. Пора расширять аудиторию.
— Приданое будет достойным, — милостиво кивнул я. — Феано — женщина из царского дома. Она не пойдет замуж как нищенка.
Та-а-ак! Ведь я как знал, а потому запустил план Б еще до своего отплытия. В Энгоми уже привезли Лаодику, самую красивую из дочерей Приама. Ей семнадцать, она три года как вдова, и прямо сейчас ее усиленно натаскивают для будущей роли. Лаодика, конечно, схватывает не так быстро, как Феано, но тоже вариант вполне рабочий. Только с языками у нее куда хуже. Феано уже бойко лопочет на аккадском, египетском и ханаанейском, и даже умеет читать. Но зато во всем этом есть немалый плюс. Феано уж очень простовата для той роли, что была ей назначена. Тут царская кровь нужна.