В сухом остатке все выглядело так: народ сетулов, населявший эту землю, олово добывал издревле. Они продавали его соседям на юге, а те взамен поставляли им медь. Товар шел от селения к селению, потому как никаких купцов тут отродясь не бывало, а соответственно, и купеческих караванов тоже. Товар шел долго, но именно так весь западный берег Иберии от Столпов на юге и до моря на севере и получал бронзу. Олова сетулы добывали немного, потому как много им без надобности. Брали они его ровно столько, сколько было нужно, а потому запасов у них почти нет. Но если понадобится, то за красивую посуду, бусы и оружие они намоют его столько, сколько захочет дорогой друг Одиссей. Главное, чтобы вина привозили побольше. У них тут, на севере, вина своего нет. Сетулы медовуху и вонючую брагу пьют.
— Остаемся! — решительно произнес Корос, и Одиссей пьяненько кивнул.
— Они пойдут олово добывать, — промычал он почти неразборчиво. — И мы с ними пойдем.
— А зачем? — удивился Корос.
— Так у них тут ни ослов, ни лошадей нет, — зевнул Одиссей, погружаясь в дрему, — а корзины кому-то тащить нужно. Мыть песок в ручьях — дело небыстрое. Не знаю, как ты, а я тут зимовать не хочу.
— А я хочу, — решительно ответил Корос. — Я как раз за зиму здешний язык выучу.
Но Одиссей его благородного порыва не оценил. Он уже крепко спал, утомленный торговыми переговорами. Он отдавал им всего себя без остатка.
Глава 22
Год 4 от основания храма. Месяц восьмой, Эниалион, богу войны посвященный. Безымянный островок у побережья Египта, позже названный Фарос.
Мой шатер разбит прямо на острове, в семи стадиях от берега. Таков договор с фараоном Рамзесом. Я здесь один, и он тоже прибудет один. Мой флот выстроился дугой и лег в дрейф, а флот Египта выполз из Канопского рукава и черепахой тащится вдоль берега. Тут недалеко, километров десять. Царская ладья видна издалека. Минимум функциональности и максимум нелепой роскоши, которой меня пытаются удивить.
Немалый корабль выкрашен в белый цвет и расписан соколами и головами Анубиса. У загнутого вперед носа — два глаза Уджат, всевидящее око Гора. Прямоугольный парус сделан из белоснежного льна, а весла выкрашены в синий цвет в стиле дорого-богато. На корме стоит шатер, в котором восседает на троне Господин Неба, любимец Маат и Могучий бык в одном лице. Сын бога и сам живой бог. Он недвижим, как статуя, а его надменная физиономия полностью лишена мимики. Да-а… тяжела работа у фараона. Я бы так не хотел.
Барьерный островок, закрывающий вход в бухту, совсем неширок, шагов пятьсот, не больше. Он вытянут в длину и совершенно пуст. Только редкие кусты цепляются корнями за его камни. Он просматривается насквозь, и даже полог моего шатра открыт настежь. Здесь нет никого, кроме меня, а потому царская ладья очень скоро тычется носом в песок. Египтяне не увидели опасности для своего повелителя. Раздалась протяжная команда, и через несколько минут его величество снесли на носилках по сходням и поставили на песок. Слуги отползли назад, скрючившись в поклоне, а Рамзес пошел в сторону шатра, где я и восседал с кубком в руке. Я упорно учил язык египтян два последних года. Думаю, разговор у нас получится.
Мне нужно было его удивить, и я попытался. Именно поэтому помимо золотой посуды и резной мебели здесь стоял столик, и к этому-то столику и прикипел взглядом Рамзес. Он, кстати, оказался так невежлив, что даже не поздоровался. А на золотую посуду фараон не взглянул. Наверное, у него своей девать некуда.
На небольшом столике разместили макет деревушки с рядами пальм, реку и маленькое водяное колесо. Его вращал хомяк, привезенный откуда-то из Сирии. Ленивая скотина, он решил отдохнуть в самый неподходящий момент, и поэтому я крутанул колесо рукой, и он снова начал перебирать своими коротенькими лапками. Колесо провернулось, крошечные ведерки набрали воду, которая потекла в такой же крошечный акведук, а тот понес воду к пальмам, что росли на возвышенности. Оттуда вода пошла назад по маленьким каналам, вновь наполняя искусственную реку.