Женин представила и засмеялась. Барт тоже.
– А кто играл женские роли?
– Никто. Мы просили себе сестричку. Сами мы не хотели изображать всяких там королев. Но родители… Родители больше не решились заводить детей после того, как родился Рафаэль.
– А я – единственный ребенок. Слушаю тебя и завидую Рафаэлю. Вот бы у меня был такой старший брат!
«Старший брат?» – разочарованно подумал Бартоломью.
Он лег на бок и подпер голову рукой.
– Я была глупая в детстве, – призналась Женни. – Боялась, что родители будут любить меня меньше, если появится еще один ребенок. Я им однажды заявила, что пусть только попробуют, я его выброшу, если они его принесут. Вот ужас-то! Надеюсь, что не мои слова их остановили.
Она осеклась. Зачем только сказала. Барт подумает, что она эгоистка.
– Нет, – успокоил ее Бартоломью. – Взрослые люди сами принимают решения. Какие же они взрослые, если в важных делах будут оправдывать себя словами неразумного ребенка.
Он помолчал и неожиданно выдал:
– А я ведь чуть не убил Рафаэля. В детстве.
– Как это? – прошептала Женин.
– Вот как ты говоришь. Я решил, что меня разлюбили. Что я никому не нужен. Все заняты только им. «Он маленький. Он больной. Он не хочет есть. Он много плачет». Я взял кухонный нож и пошел ночью его убивать. Мне было лет пять. Или шесть. Раф спал. Его уложили наконец-то. Укачали. Перестал орать. Я решил его разбудить. Негоже рыцарю убивать беззащитного. Потом подумал, что он не сможет дать мне сдачи. Это будет нечестная борьба. Он слабый и не ходит. Я решил сначала научить его давать сдачу, чтобы поединок у нас был на равных.
– И что?
– И отнес нож обратно на кухню. А утром стал учить его драться. Он оказался хорошим парнем. Рафаэль не плакса и верный друг. Научил его на свою голову, – улыбнулся Барт. – Знаешь, какой Раф сильный стал? Он упрямый и очень последовательный. Если что-то делает, то не бросает. Он каждый день качает мышцы. Не против побороться. Только я с ним связываться не люблю. Одолеет же.
Они помолчали.
– Не знаю, почему я тебе все это рассказываю. – Барт зевнул. – Никогда никому не говорил.
– Я никому не скажу, – пообещала Женин. – Даже Рафаэлю.
– Раф знает. От Рафаэля у меня секретов нет, – пробормотал Барт засыпая.
Разбудил Женевьеву голос Дездемоны. Женин села на кровати и попыталась сообразить, снится ей ворчание актрисы или она слышит упреки в адрес Отелло наяву. Тогда откуда?
Пыльная голова Дездемоны показалась над кроватью.
– Сережку потеряла, – пожаловалась она, увидев, что Женин не спит. – Ты не находила? Жаль. Ох, как мне эта сережка сегодня нужна.
Голова исчезла. Женин не раздумывая нырнула под кровать помогать искать.
– Ну точно, она слетела, когда этот идиот меня душил, – ползала по полу Дездемона. – Он же трясет, как ненормальный. Нет чтобы аккуратно, нежно.
Барт заворочался над их головами. Дездемона перешла на многозначительный шепот:
– Карлос сегодня приезжает! Серьги – его подарок.
Они выбрались из-под кровати.
– Здесь Отелло схватил меня и затряс, – встала на место Дездемона.
Попятилась к кровати.
– Швырнул.
Она упала, закинув руки и свесив голову. Женин обошла вокруг, присела, отодвинула копну темных волос Дездемоны и увидела на полу застрявшую в щели сережку.
– Вот она!
Барт резко сел на кровати, испуганно вращая глазами. Обнаружил лежащую Дездемону и открыл рот.
– Доброе утро, Бартоломью, – улыбнулась Женни.
– Привет, – перевел он взгляд. – Что у нас происходит?
Дездемона поднялась, забрала серьгу, сообщила скороговоркой, что сегодня выходной и что актеры вечером собираются в ресторанчике, их ждут тоже. Стрельнула глазками в сторону Барта.
– Главное – Карлос приезжает, – протянула томно и упорхнула.
– Выходной? – огорчился Барт, когда Женни пересказала ему, в чем, собственно, дело. – Здесь нам сегодня не заработать. Ну ладно, что-нибудь придумаем, город большой, до вечера уйма времени.
Он пошел было умываться. Женевьева взялась за канат, на котором летала в «Гамлете» Тень.
– А почему они не убрали?.. – потянула она его на себя.
Барт обернулся, крикнул, предостерегая, но поздно. Женевьева взмыла вверх.
– Держись! – Барт опрометью бросился к механизму.
Чертыхаясь, он дергал все рычаги.